Катастрофа. Бунин. Роковые годы

«Всем! Всем! Всем! Итак, грянул первый выстрел, пусть знает весь мир! Стоя по пояс в братской крови трудящихся, кровавый фельдмаршал Троцкий первый открыл огонь по революционному Кронштадту, восставшему против правительства коммунистов для восстановления подлинной власти Советов! Мы победим или погибнем под развалинами Кронштадта, борясь за кровное дело трудового народа! Да здравствует власть Советов! Да здравствует Всемирная социальная революция!»

Радиограмма летит во все концы мира, которому, по сути дела, наплевать на дела российские. Артиллерия Тухачевского садит и садит тяжелыми снарядами по восставшим героям. Лед Финского залива все более темнеет, солнце делает его тяжелым и вязким. Еще чуть-чуть, неделя-две — и лед вскроется. Тогда кровавые фельдмаршалы не сумеют затянуть удавку вокруг восставшего острова.

* * *

Утром 7 марта истек срок ультиматума. Мятежный город не пал на колени. Он продолжал борьбу.

— На штурм! — приказывает Тухачевский.

Одетые в белые маскировочные халаты, красноармейцы двинулись по льду на штурм крепости.

Началась метель. Огнем отвечали защитники фортов. Балахоны и лед окрасились кровью. Ряды наступавших дрогнули, рассыпались. Но беспощадные комиссары гнали и гнали красноармейцев вперед. Их аргументы были вескими: позади цепей двигались курсанты с пулеметами, готовые разделаться с теми, кто побежит назад.

Сгустились вечерние сумерки.

Защитники крепости открыли по белеющим пятнам балахонов ураганный огонь. «Взвихрились, взрывались в темноте массы льда и огненные воронки снега. С громовым „ура!“ бросились было курсанты на форт № 7, но под матросским огнем смешались, дрогнули, и началось паническое отступление всех войск Тухачевского. Ночная атака не удалась. Когда стихла метель, утро осветило на огромном ледяном пространстве Финского залива тысячи лежащих трупов в белых саванах».

К тому же в Ораниенбауме красноармейцы отказались идти против восставших. Комиссары расстреляли каждого пятого. Тухачевский сгоняет под стены Кронштадта чекистов, отряды, полностью составленные из башкир и киргизов. Тут же и бойцы заградительных отрядов, привыкшие ходить по колено в крови.

Тухачевский взывает к Москве: «Пришлите для поднятия духа ораторов-партийцев».

Чего-чего, а этого добра — косноязычных горлопанов — в Советском государстве всегда хватало.

В те дни как раз проходил X съезд партии (наметивший, к слову сказать, пути перехода к нэпу). Три сотни делегатов направляются к красноармейцам — «для идеологической работы!»

Теперь — решительный штурм! Сейчас — или никогда! Против природы даже с партийным билетом в кармане не попрешь — вот-вот лед Финского залива сделается непроходимым.

Тухачевский отдает страшный приказ: идти на штурм не цепями, а сомкнутыми колоннами — несмотря на губительный огонь.

Штурм намечен в ночь с 16 на 17 марта.

Хлюпая водой, кое-где проступившей на лед, тысячи людей пойдут на приступ крепости. С воздуха аэропланы будут сбрасывать на жителей Кронштадта бомбы.

Сам Тухачевский, разумеется, останется на берегу. Он будет сидеть в бывшем великокняжеском поезде, попивая кофе со свежими булочками и ожидая сведений по телефону. Зиновьев эту ночь проведет, как всегда, в особняке в Петрограде. Троцкий будет спать в царских палатах Московского Кремля. Во сне он увидит свое детство, строгого папу Бронштейна в седых пейсах, Пасху и мацу.

…Уже получив второй орден Красного Знамени, Тухачевский признается:

— Пять лет на войне, а такого боя не могу припомнить. Это был не бой, это был сущий ад. Местами даже вплавь добирались до крепости. Еще два-три дня — и тю-тю, не видать нам Кронштадта. Моряки били нас, как озверелые. За что они нас так ненавидят?

8

За что они так их ненавидели?

Победа в Гражданской войне с новой остротой поставила вопрос о самом существовании партийной диктатуры.

Ненависть к бандитам, захватившим власть в октябре 1917 года, переполняла сердца, была всеобщей. Земля, казалось, горела под ногами большевиков. Восстания полыхали по всей стране — ярославское, путиловское, тамбовское, пензенское, хакасское, якутское, ижевское, восстания по всему Дону и по всей Сибири. Но все они были залиты кровью, задушены без всякой жалости и снисхождения. Ленинцы-троцкисты думали не о благе народа, они желали властвовать — любой ценой. И еще была жажда уничтожения, маниакальная жажда крови. Ненависть к россиянам облегчала эту задачу. Когда ненавидишь — убивать проще: детей, подростков, стариков, дворянство, интеллигенцию.

Этих последних Ульянов-Ленин ненавидел особенно люто. Во многих городах отстреливали гимназистов — чтоб перевести русского интеллигента на корню. И переводили, да так усердно, что уже много десятилетий нация испытывает интеллектуальную ущербность.

Про офицерство, казачество, духовенство и говорить нет нужды. Всем известно, что военная и религиозная опора старой России была почти полностью уничтожена.