Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Прочитав про «Аврору», Бунин сказал жене:

— Сегодня в пять часов к нам придут члены правления Союза русских журналистов. Возьми деньги, все, что есть. Сходи, Вера, в бакалейную лавку, купи два фунта паюсной… нет, лучше зернистой икры, свари картошки. Пусть картошку намазывают икрой и закусывают после водки. Еще не забудь о маринованных огурчиках. Угощение нехитрое, но… сойдет при нашей бедности. В русском духе!

Вечером 11 марта квартира Бунина была переполнена.

Сухой, ядовитый Бурцев, потрясая бумагами, гневно выкрикивал:

— Вы еще не так давно голосовали за прием в члены нашего творческого союза Кагана-Семенова. Помните, лишь я воздержался. И у меня для этого были серьезные основания. Я уже тогда знал, что Каган является платным агентом большевиков, но у меня не было документальных доказательств. Теперь они есть! Будьте так любезны, ознакомьтесь с ними и сделайте организационные выводы…

Каган, здесь же присутствовавший, вскочил со стула, с его носа свалилось пенсне, он его ловко поймал в воздухе и, брызжа слюной, закричал:

— Я вас умоляю! Прекратите-таки уже балаган! Что это такое? Что несет этот безумец? Какие документы? Дайте мне их в руки, или я стукну ваше лицо, гражданин Бурцев!

Документы все уже видели: это были рукописные свидетельства некоего Генделевича, у которого жена ушла к Кагану. Бурцев изнемогал от собственного энтузиазма…

Яблоновский стал рассказывать, что в России повсюду восстания:

— В Царицыне распято более ста пятидесяти коммунистов. Жестокость, варварство, но и народ понять можно — раскалили его, довели…

Бурцев с болезненной настойчивостью взывал к присутствовавшим:

— Господа, мы обязаны проявить принципиальность. На Кагана поступил сигнал от Генделевича…

Семен Моисеевич перестал возражать Бурцеву. Он лишь глядел на него большими и печальными глазами, и весь его вид говорил: «Что вы хотите с безумного человека?»

Влетел запыхавшийся Толстой:

— Что за шум, а драки нет?

Каган слабо улыбнулся:

— Да вот, Владимир Львович обвиняет меня в том, что я большевик.

Толстой так расхохотался, что у соседей на нижнем этаже начала лаять собака:

— Ох, уморил… Каган — агент Крупской! О-го-го!

Бурцев надулся. Маленький, седенький, узкоплечий, он был похож на сказочного гнома.

— Когда я разоблачал Азефа, то мне тоже вначале не верили!

Увидав на столике закуску, Толстой налил рюмку «Померанцевой», положил на картошку изрядную порцию икры, съел и крякнул.

— Отличная закуска! Только под нее нужна большая водка… — И налил снова.

Мирский, устав от обличений Бурцева, предложил:

— Владимир Львович, водки хотите?

Толстой уговорил его выпить, хитро подмигнул:

— Анекдот хотите? Князь Львов сегодня рассказал мне. Приходит еврей на работу наниматься, ему дают анкету заполнять. Там графа о партийности. Еврей пишет: «Сочувствующий коммунистической партии, но помочь ничем не могу». Ха-ха!

Теперь пришла очередь улыбнуться всей компании, даже серьезный и печальный Бурцев синими аскетическими губами изобразил подобие улыбки.

— Повеселились, и будет, — вдруг посерьезнел Толстой. — Князь Львов сказал мне нечто важное. По всей России восстания против большевиков. В их руках остались лишь Москва и Петербург.

Лица у всех сделались сразу значительными. Только Бунин скептически усмехнулся:

— Эти басни мы много раз слыхали!

— Нет, Иван Алексеевич, — уверил Толстой. — Это начало конца.

— Значит, скоро домой поедем? — потер руки Бурцев.

Бунин подначил его:

— Да, Владимир Львович, торопитесь собрать вещи. Чтоб первым успеть на вокзал…

Мирский ехидно поддакнул:

— Конечно! Только надо не по железной дороге, следует въехать в Москву на белом коне.

— И сразу — на Лубянку, — ухмыльнулся Каган. — Реквизировать все документы ВЧК. Для пополнения картотеки Владимира Львовича.

* * *

Из дневниковых записей Бунина. Первая за 13 марта:

«Вчерашний день не принес ничего нового. Нигде нельзя было добиться толку даже насчет Красной Горки — чья она?

…Нынче проснулся, чувствуя себя особенно трезвым к Кронштадту. Что пока в самом деле случилось? Да и лозунг их: „Да здравствуют Советы!“ Вот тебе и парижское торжество, — говорили, будто там кричали: „Да здравствует Учредительное собрание!“ — Ныне „Новости“ опять — третий номер подряд — яростно рвут „претендентов на власть“, монархистов. Делят, сукины дети, „еще не убитого медведя “.»

«1/14 марта. Прочел „Новую русскую жизнь“ [Гельсингфорс] — настроение несколько изменилось. Нет, оказывается, петербургские рабочие волновались довольно сильно. Но замечательно: главное, о чем кричали они, — это „хлеба“ и „долой коммунистов и жидов!“. Евреи в Петербурге попрятались, организовывали оборону против погрома… Были случаи пения „Боже, Царя храни“».

* * *

Ранним утром 17 марта большевистские отряды ворвались в Кронштадт. Весь день шли бои. Восставшие знали, что им пощады не будет, поэтому их мужество было беспримерным. Но к вечеру все было кончено. Линкоры прекратили огонь. Экипажи помыли палубы, помылись сами, надели чистое белье и стали ждать своей участи.