Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Веру Николаевну весьма удручало то, что у Бунина не был формально расторжен первый брак. И вот наконец приспел развод. В начале июля 1922 года в мэрии они официально оформили свои отношения — вступили в гражданский брак. (Многие ошибочно полагают, что «гражданский брак» — это незарегистрированные вовсе супружеские отношения, блудные.) Церковное венчание супругов Буниных будет лишь в ноябре.

С цветами и шампанским «молодых» пришли поздравить самые близкие: Куприны, Гиппиус, супруги Цетлины, Фондаминские и другие.

Мария Самойловна предложила новобрачным автомобиль. Они с ветерком (Бунин любил быструю езду) покатались по Булонскому лесу.

Медовый месяц новобрачные провели в старинном городишке Амбуазе, который Луара разделяет пополам. На ее высоком берегу возвышается, словно театральная декорация, древний замок, в котором после охоты любил отдыхать Франциск I и где бывал сам Леонардо да Винчи.

Поселились в одном доме с Мережковскими. Вблизи те оказались скучны и неинтересны. Но если Гиппиус подкупала умом (пусть и язвительным), то у Дмитрия Сергеевича не было и этого. Были позерство, самоуверенность и качество, которое сильнее всего отталкивает от человека, — самовлюбленность.

Приходилось на всем экономить: даже кухарка появлялась лишь раз в неделю — мыть и убирать. Но Вера Николаевна была вполне счастлива — теперь на законном основании ее называли «мадам Бунина».

* * *

Увы, пройдет четыре года, и чувства Веры Николаевны, ее характер и смирение подвергнутся тяжелому испытанию. В жизнь Ивана Алексеевича войдет Галина Кузнецова, даже не войдет — ворвется: моложе его более чем на тридцать лет, с бесконечным женским очарованием, веселая, талантливая — она писала стихи и прозу, считалась ученицей Бунина. Конечно, ханжи тогда же осудили эту связь: «Ах, как можно!»

Бедные ханжи! Бесконечно был прав Бунин, говоривший: «И в семьдесят лет любят столь же страстно, как и в семнадцать!»

Такое случается и у людей заурядных, а великий Бунин обладал натурой столь страстной, что и у юношей случается редко.

В послевоенные годы, сидя однажды с приятелями в кафе, Бунин стал ухаживать за официанткой. Та провинциально воскликнула:

— Ах, месье, вы уже такой старенький!

Бунин фыркнул:

— Вы, барышня, хоть и хорошенькая, но весьма глупая. Запомните: у гениев нет возраста! И они всегда прекрасны.

* * *

Здесь же, в Амбуазе, Бунин пишет очень ностальгическое стихотворение:

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!

Бунин пометил это стихотворение 25 июня, но это наверняка по старому стилю, ибо все свои произведения он датировал именно этим, старым стилем.

* * *

Это лето чудесным образом стало весьма плодотворным. Бунинская поэзия обогатилась такими шедеврами, как «Морфей», «Сириус», «Зачем пленяет старая могила…», «Душа навеки лишена…», «В полночный час…», «Мечты любви моей весенней», «Венеция», «Пантера» и другими. Но в этом золотом цикле с радостью выделяю знаменитое — «Петух на церковном кресте»:

Плывет, течет, бежит ладьей,
И как высоко над землей!
Назад идет весь небосвод,
А он вперед — и все поет.

Поет о том, что мы живем,

Что мы умрем, что день за днем
Идут года, текут века —
Вот как река, как облака.

Поет о том, что все обман,

Что лишь на миг судьбою дан
И отчий дом, и милый друг,
И круг детей, и внуков круг,

Поет о том, что держит бег

В чудесный край его ковчег.
Что вечен только мертвых сон,
Да Божий храм, да крест, да он.

Это стихотворение написано в Амбуазе 25 сентября, а пятью днями раньше Бунин сделал запись в дневник — и тоже о мгновении жизни и о вечности:

«Поет колокол St. Denis. Какое очарование! Голос давний, древний, а ведь это главное: связующий с прошлым. И на древние русские похож. Это большое счастье и мудрость пожертвовать драгоценный колокол на ту церковь, близ которой ляжешь навеки. Тебя не будет, а твой колокол, как бы часть твоя, все будет и будет петь — сто, двести, пятьсот лет».

Тогда же сказал в присутствии Мережковских:

— Хочу напечатать сборник избранных стихотворений. Нет, не теперь, через год-другой…

Мережковский нехорошо, не по-доброму посмотрел на Бунина, а Гиппиус вытянула в улыбке синие губы: