Катастрофа (не) случится? Тревога и что с ней делать

Так вот, я заметил, что он один не такой, как все. Остальные смотрят на меня, как на пустую вагонетку, а этот смотрит, как на человека. Так вот, он рассказал, что есть касты в зависимости того, когда ты попал за периметр. Сначала были только добытчики и охотники, потом строители и инженеры, потом появились охранники, потом работяги вроде нас. А начальство и обслуга – к тем не попасть, никто даже не знает, кто они и где живут. Так вот, переход из касты в касту невозможен, ты никогда не станешь кем-то другим. Никогда, понимаешь? Это означает, что это все, что уготовила тебе жизнь внутри этого чертового периметра. Но где-то там, за его пределами, может быть все иначе, все совсем не так.

«Ну да, только может статься, что все это выдумки – раз. Два – отсюда не выбраться, и три – может, тут не так уж и плохо в сравнении со смертью от рук мародеров или на болоте», – думал Эн с поднимающимся беспокойством в душе.

– Почему ты доверяешь мне? – спросил несколько дней спустя Эн, пока они шли с Соловьем из столовой, пытаясь переварить особенно мерзкую бурду, которое подали им сегодня вместо ужина. В столовой лагеря кормили лишь два раза в день, а в шахты им приносили сухой паек – черствый хлеб пополам с какой-то травой и что-то похожее на кисель. – Я же могу на тебя донести и получить взамен доппаек и два выходных.

– Ты не такой, как все, – улыбнулся Соловей и заговорщицки подмигнул, – ты боишься, но думаешь. Похоже, еда и безопасность – это не все, что тебя интересует. Очень сложно быть совсем одному, нужен хоть кто-то, кто даже не обязательно думает так же, как я, но хотя бы просто думает. Это дает мне силы и надежду на то, что я не только могу обрести свободу, но и других думающих людей сумею освободить.

Если быть честным, то идея освобождать людей, к которым Эн не питал никаких чувств, его никак не зажигала, но за Соловья он переживал. И не только потому, что тот как-то выделил Эн изо всех и наделил льстящей ему особенностью. Но просто потому, что представить себе жизнь в их бараке без него сложно – как будто если уйдет живой Соловей, то останутся одни лишь тени. А жить в мире теней Эн было бы жутковато. Поэтому он продолжал слушать разглагольствования парня, рассказы, приготовления и планы, с трудом удерживая тоскливое: «Может, не надо?»

Ему с трудом верилось, что в сторону болота можно убежать. Со стороны долины периметр был обнесен частоколом, а со стороны болота никакого частокола не было – столько дерева у них не нашлось. С той стороны стоят вышки и пущена защитная волна, которая тут же блокирует любые чипы, – это им показывали на слайдах и навеки запечатлел в их мозгу голос с аудиозаписи. Слайды показывали, как мерцает волна, огибая периметр, и как падает человек, приближающийся к ней. Соловей убеждал, что это все неправда. Волна пущена для устрашения, это просто лазерное шоу, которое никак не может впрямую повлиять на человека. Да и болото – тоже выдумка хозяев для того, чтобы напугать и внушить бессмысленность попыток побега.

«Но проверять эти выдумки почему-то совсем не хочется. Почему же он так верит в то, во что ему просто хочется поверить?» – грустно размышлял Эн над судьбой друга, нагружая руду в вагонетки.

– На самом деле главное – как-то нейтрализовать тех, что на вышках. Они-то точно не муляж и тут же начнут стрелять. Помнишь, недавно мы слышали выстрелы, а потом – отрубленные ступни в столовой. Значит, кто-то пытался бежать, и охранники с вышки просто пристрелили его.

«Так и любого пристрелят, и зачем это все?» – пытался спрятать свой обеспокоенный взгляд Эн, благо в полусумраке барака это было нетрудно. Он часто совсем не хотел слушать Соловьиные «песни», но не слушать тоже не мог.

– Тебе не кажется странным, что одни люди жестко используют других, распоряжаются их свободой и жизнью, а те соглашаются на это? Почему? – будоражил сознание Эн тайный повстанец, пока они вместе мыли полы в свою санитарную очередь. Все было грязным – пол, который приходилось отскребать после сотни рабочих ног, приносящих каждый день пыль и грязь из шахт, вода, которую им уже почему-то мутной наливали в ведро, и тряпки, которые в этой грязи совершенно невозможно было отмыть.

Из-за этого мытье полов превращалось в еще большее размазывание грязи, после которого их наказывали за то, что плохо помыли. Соловей всегда очень возмущался этому факту, получая штрафные, а Эн не понимал – чему возмущаться-то? Да и в чем смысл? Им еще ни разу после этих протестов не дали чистую воду. Просто так у них все устроено. И если все время возмущаться, то твоя и без того непростая жизнь будет адом, а потом тебя просто убьют.

В тот день, с самого холодного, промозглого утра, Соловей был воодушевлен больше обычного.