Один раз рассмеялся в постели. Почти сразу после близости. Перевалился на спину, мотал головой и смеялся. В потолок, в скомканное одеяло. А она лежала рядом.
Она несколько раз напоминала ему об этом эпизоде. Он не помнил.
Он как-то сказал, что женщины – это резервуары злопамятства. А мужчины нет?
«И мужчины тоже, – быстро кивнул он. – В той мере, в какой они – женщины».
Это была, наверное, тоже чья-то чужая мысль. Взятая и присвоенная легко, по-самаркандски. Из византийских авторов, с которыми он тогда носился.
Он говорил (она помнит), что изначально человек создан как одно лицо, Адам, но с мужской и женской природой. Говорил это, разгуливая по комнате, садился за стол. На столе лежала книга, открытая на странице 27 (она помнит). Он легко воровал прямо оттуда, из этой раскрытой, как чужой карман, книги. Опускал в нее свои пальцы, поглаживал бумагу. И говорил.
Он говорил: то, что в Адаме было и мужское, и женское, доказывается сотворением Евы. Ева была взята из Адама, значит, она уже была в нем.
– Ты помнишь, как она была создана? – спрашивал, подперев голову рукой.
– Как сейчас вижу.
Она сидела на диване и кривила губы.
–
Она хотела сказать, что сейчас он наведет сон на нее.
– А в греческом переводе, – он снова запустил пальцы в книгу, – в греческом вместо
Она не отвечала. Ему ее ответ и не нужен. Захотелось подняться и уйти. Пусть разговаривает сам с собой, со своей книгой, со своим отражением в пыльном зеркале (надо бы, кстати, помыть).
– Да, – кивнул он. – Это выход из пространства и времени. Маленькая смерть.
Она усмехнулась. «Маленькая смерть». Так французы называют оргазм.
– Я знаю, – он покраснел, как школьник. – Но это не только… Не только это. Любой выход души из тела, какой-то части души. Сон, бред, видение. Даже смех.
– Смех?
Она снова усмехнулась. Тяжело откинулась на спинку дивана.
– Хочешь сказать, – слегка потянулась, – когда создавалась Ева, Адам смеялся?
– Смех – это тоже
Она знала, кто был этот друг.
– А
Снова начал листать.
– Страница двадцать семь, – подсказала она с дивана.
Он кивнул, но всё не мог найти нужное и листал, листал… Она вышла во двор.
Нет, они уже не в Самарканде.
Она бежала из Самарканда, и он с ней. Оставив дом, собак и высаженные цветы.
Всё это произошло через полгода после того, о чем шла речь выше.
За эти полгода произошли следующие достижения. Первое. Она перестала быть беременной. Просто перестала; подробностей не нужно.
Да, были роды. Роддом? И роддом был. И что? Ничего. Не совсем, конечно, ничего. Что-то потом, наверное, утилизовали, биологический материал… Но она об этом тогда не думала. Вместо нее думала боль.
Когда она пришла в себя, то есть стала думать сама, без участия боли и ужаса, то вдруг даже как-то успокоилась. Поглядела на всё глазами ангелов, как говорил Сожженный. Может, не ангелов, но каким-то чужим и смеющимся взглядом.
Она ведь не хотела детей? Теперь ясно, что это нехотение было разумным… Она даже попыталась улыбнуться, но вместо этого снова завыла. Но это уже были последние остатки воя. Прежняя Анна, рассудительная, спокойная и немецкая, возвращалась к ней.
Сожженный ходил эти дни как мертвый. Еще пытался ее успокаивать.
Через пару недель сам оказался в больнице. Да, всё с тем же, с головой.
Тогда она поняла, что из них двоих кто-то должен быть здоровым. Сожженный со своей опухолью на эту роль не тянул. А она уже поправилась. Даже зарядку один раз сделала. «Надо жить… – говорила себе, приседая. – Надо жить… жить…»
Чтобы жить, нужно было уехать из Самарканда. Сожженный этого не понимал. А она – понимала. Город выталкивал ее из себя.
Она вспоминала ту ночь возле гробницы Тамерлана. Вспоминала ночь, когда Матвей лежал рядом и рассказывал ей свои охотничьи сказки и она чувствовала животом его дыхание. Слишком много мертвых, не правда ли?
Ей снова стало не хватать пространства. Просыпаясь каждое утро в одном и том же городе, 39 с чем-то градусов северной широты и 66 с чем-то восточной долготы, площадью 123 с чем-то квадратных километров, она задыхалась.
Тихий дом с виноградником, где они жили, – не спасал. И собаки не спасали. Она возненавидела собак, даже сама испугалась этого. Потом просто перестала их замечать. Перестала накладывать еды в плошки. Кормил их Сожженный.