Катехон. Будет ли сломлена Российская империя?

– … И попа с витрину продовольственного магазина… – декламировал Данька.

Боник, по правую руку которого сидела Ленка, а по левую – Кирилл, переключил свое внимание с Адки, занимавшей место напротив него, на Ленку и, не обращая внимания на Сашка, стал рассказывать:

– Иду я как-то вечером по нашей Дерибасовской, а навстречу мне две коровы валят. Я тогда только из ресторана вышел, и мне хорошо, как человеку, с пользой потратившему свои трудовые накопления. На небе – звезды горят, на улице – фонари светят: всё, как и должно быть на картинке. Но главное, что настроение хорошее. А навстречу мне – две коровы валят. Не, ну животные натуральные: рубль с тротуара поднять не смогут, чтоб своих достоинств не засветить. Я им говорю: «Здравствуйте, девочки». А они мне: «Где ты был, мальчик, когда мы девочками были?» Ясный перец, кого-то ждут, раз я им не нужен. Но зачем же человеку настроение портить? Так что, девочки, не ходите в город: они там все такие, добру вас не научат. А что такое женщина? Женщина – это такая форма существования материи, которая делает мужчину выше, шире и длиннее себя самого. А если какая-то женская особь делает тебя ниже, уже и короче, это уже не особь, а переходная форма от женщины к самке обезьяны.

Боник обхватил Ленку за талию, и она ненароком подалась к нему. Он приблизил свои губы к ее уху и не так громко заговорил:

– Насколько приятнее видеть женщину в легком просторном платьице, будоражащем фантазию мужчины…

Ленка ухватилась за край своего платья и попыталась натянуть его на коленки.

– … под которым никак не спрятать ножки такой изумительной красоты, что тебе приходится то и дело отводить от них взгляд, чтобы хоть немного отдышаться. А эти щечки, залитые краской стыда, лучше всяких слов говорят тебе о том, что ты смотришь на чистую сердцем непорочную женщину, а не на переходную форму от человека к прелюбодейному куску человеческого мяса. Вот когда мужчина ощущает себя выше Эйфелевой башни, шире Тихого океана и длиннее экватора Земли.

Боник приблизил свой нос к Ленкиным волосам, глубоко вдохнул и зашептал:

– Волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской. Как лента алая губы твои, и уста твои любезны. Как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими. Два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями. Этот стан твой похож на пальму, и груди твои – на виноградные кисти. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ее ветви, и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих – как от яблок. Уста твои – как отличное вино. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе[1].

Что Ленка могла чувствовать в эти минуты?

Сашок обиделся на то, что от него так грубо отгородились, встал из-за стола, пересел на диван, достал из сумки папиросы, распотрошил одну, смешал табак с серым порошком, выдвинул папиросную бумагу вперед, обнажив картонный мундштук, и стал аккуратно засыпать получившуюся смесь обратно в пустую папироску и утрамбовывать ее спичкой. К Сашку подсел Володька и стал ему ассистировать. За столом притихли. Боник отпустил Ленку, Данька перестал смешить компанию возможными и невозможными способами, а молчаливый Кирилл вымолвил:

– Афганская травка – это тебе не просто травка. Жаль, война кончилась: не было худа без добра.

Сашок закурил, несколько раз затянулся поглубже и задержал дыхание, чтобы как можно меньше дыма потом вышло наружу, и папироска пошла по кругу. Она потрескивала, как трещат дрова в печке, только чуть-чуть потише, и издавала терпкий и неприятный запах.

Девочки сидели молча, боясь пошевелиться, и завороженно наблюдали за происходящим у них на глазах таинством.

Когда всё закончилось, Данька вытащил из сумки видеокассету и сказал:

– А теперь премьера сезона!

– Давайте лучше потанцуем, – предложила заведенная всем происходящим Светка, энергия которой неудержимо перехлестывала через край, так что она уже не могла сидеть на месте. – Кто за?

– Хорошо, – согласился Данька. – Премьера сезона и танцы – одновременно!

Компания издала восторженный вопль и повскакала со своих мест. Потушили люстру, и комната осветилась мерцающим светом экрана включенного телевизора.

Фильм начался с того, что какой-то мужчина готовился войти к какой-то женщине.

Первыми из комнаты выскочили Ленка и Светка. За ними последовала Адка. После этого к ним с неохотой присоединилась Людка.

– Они чё, ваще обкурились, что ли? – зашипела Светка на Адку.

– Выбирай, на кого наезжаешь! – вскипела та.

– Пойду со стола уберу, – бесцветным голосом сказала Людка и вышла.

– Пойду Людке помогу, – сказала Светка и тоже вышла.

Они принесли грязные тарелки и отправились за остатками еды.

Ленку так и подмывало под каким-нибудь предлогом тоже вернуться в комнату и хотя бы краешком глаза взглянуть на то, что происходит на экране. Она взяла торт, приготовленный к чаю, и понесла его к столу. Одна Адка осталась сидеть на кухне, надувшись на всех своих подруг за их, как ей казалось, молчаливые и несправедливые обвинения.