Катя

К школе мы подъехали на служебной машине. Всю дорогу Саша рассказывал, что к Любе в школу он практически не ходил, ну, так, два раза в год. А тут думал, что все нормально. Сын умный, развитый, языки схватывает на раз. Математика супер, и все ворчал, что дело, наверно, в учителях, что они недопонимают мальчика.

Кабинет директора находился на втором этаже. Пришлось остановиться на полпути, Александр Валерьевич принял сердечный препарат. Постояли немного. Он взял себя в руки, и мы вошли в кабинет.

— Вы вызывали нас по поводу Замятина Саши, — не представившись, произнес мой мужчина.

— Я вызывала родителей, а не дедушку, присаживайтесь.

Мы сели.

— Я мама Саши. Что случилось?

— Поведение! Совершенно невыносимое поведение. Он учит учителей, он хамит, прогуливает уроки, не общается с коллективом, не пытается влиться в общество и стать его частью. Давеча заявил: «Я не хочу быть, как все!». Как вам это нравится?

Мы с Александром Валерьевичем переглянулись. В его глазах я увидела гордость за сына. А директриса продолжила:

— Вот давайте пройдем по кабинетам и поговорим с учителями.

— Нет. Давайте вызовем недовольных учителей сюда, да и Сашу тоже, и тут решим все вопросы, — металлическим голосом распорядился мой муж. И она не ослушалась.

Ждать нам пришлось минут десять. Первым появился Саша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мама! Папа!

— Простите, вы — папа?

— Да. Вы просили родителей, мы с Катенькой и пришли.

— Все ясно! — ее разочарованию не было предела. — Хорошо, будем беседовать с теми родителями, что есть. Так как вы относитесь к тому, что он не хочет равняться на коллектив?

— Положительно, если он старается обойти серую массу и выделиться умом, знаниями, порядочностью, честностью. Дальше, пожалуйста.

В кабинет вошла учительница в очках и узкой юбке.

— Я учитель биологии, и то, что он творит на моих уроках, выводит меня из себя. Он просто срывает уроки! Это возмутительно! Вчера принес картинки с изображением совокупления, ребенка в матке. Потом устроил лекцию соученикам. Я рассердилась и отобрала рисунки. Плакал, просил вернуть. Говорит, книга отца. Кстати, отец где?

— А вот перед вами, уважаемая Юлия Михайловна. Это и есть отец, — проговорила директриса.

Юлия Михайловна улыбнулась с долей сарказма.

— В принципе, все понятно, — ехидно проговорила она.

— Саша, — мой мужчина обратился к сыну, — какую книгу ты унес?

— Леонардо, анатомические репродукции. А она говорит, что это запрещенная литература. Там еще пропорции тела и этот… «Витрувианский человек».

— Я надеюсь, вы вернете книгу?

— Хорошо, только вам в руки. Да, и еще…

— Да, папа, и еще она утверждает, что пол ребенка зависит от питания матери. Получается, что моя мама голодала, поэтому я мальчик, а Любина жирела, потому она и родила девочку. Это она в подвале, когда умирала от ожирения.

— Господи, в каком подвале? Саша, у тебя то подвалы, то Франция, то Эйфелева башня, то Лувр, то друг у него доктор Ричард Хортон из Сиэтла, он с ним работать собирается. Я понимаю, что фантазия, но врать-то зачем?

— Папа, — совсем безразличным тоном (типа, как вы меня достали!) сказал сын, — объясни ей, что я не вру.

— Так что вы от нас хотите? — уже с раздражением спросил Александр Валерьевич.

— От вас — ничего. Что вы можете дать сыну в вашем возрасте? У вас явно ненормальная семья. Мы на педсовете будем ставить вопрос.

Он не дал Юлии Михайловне договорить.

— Разрешите позвонить, — в кабинете опять раздался его баритон с нотками металла. Он набрал номер.

— Эдуард Дмитриевич, Корецкий беспокоит. У меня тут проблемка возникла, меня с супругой директор и учителя от работы отрывают. Ты бы проверил их, а то до казуистики доходит.

Дальше он пересказал проблему, рассказал о сыне, о том, как его приняли в школе. А потом пообещал зайти в гости к господину Днепрову домой с супругой и мальчиком.

— Простите, а вы с каким Днепровым разговариваете? — совершенно по-другому заговорила директриса.

— С академиком Днепровым, а что?

— Может, чайку?

— Да нет, мы с Катенькой на работу. А книгу Леонардо верните. И старайтесь совершенствоваться, расти как-то. А то стыдно, товарищи учителя, воспитатели серой массы.

Вечером я позвала сына прогуляться. Наша прогулка, на ночь глядя, вызвала усмешку моего мужчины. Но он ничего не сказал.

Мы с сыном расположились на пустой лавочке Гоголевского бульвара.

— Мама, так что не так? — спросил мой сын.

— Ты обидел папу. Ты не можешь так поступать.

Мой мальчик стал очень серьезным и так похожим на своего отца.

— Мне было обидно, что эти дуры-училки пытались смеяться над ним. Разве он виноват, что старый! Я хотел его защитить!

— Я понимаю, Сашенька, но когда ты говорил о Любиной матери, твоему отцу было больно.

— Она предала его!

— Она была его женой, и он любил ее. Ты не имел права.

— Он говорил мне, что никого не любил, как тебя. Я думал, что она не имеет значения.

— А Люба?

— Люба моя сестра! Она замечательная. Ты не находишь?