— Где ж вы раньше были? — услышала я голос девицы, уже выходя из родзала.
«Где, где? Дома с семьей», — подумала я, а вслух сказала:
— Вы с последом без меня справитесь? — и ушла к себе в кабинет.
На лестничной клетке курила Люба. Захотелось стрельнуть сигарету.
— Поделишься?
— Сама стрельнула. Вы ж не курите.
— Нервы!
— Вот и у меня нервы!
— Свекровь?
— Мама?
Вот и поговорили. Всем все ясно, только сигарета одна.
В кабинете выпила полфлакона валерианы. Прям так, не разбавляя. Потом поняла, что запах висит убийственный. Налила растворимого кофе — три ложки кофе, две сахара и лимон — выпила. Вроде запах кофе перебил запах валерианы. В двери кабинета постучали.
— Войдите.
Передо мной был Рома. Под халатом белая рубашка не первой свежести и серый галстук, надетый наоборот. Я расхохоталась.
— Ты с дежурства?
— Ага, отсыпался.
— А девочка в приемном почему меня ждала, сам роды принять не мог?
— Так Алла не сказала, а я не знал. В три прокесарил с третьей палаты с ожирением, ну с диабетом, помнишь?
— Рыжая?
— А черт ее знает, я на волосы не смотрел. Ну, а потом ее в реанимации в пять глянул и спал. Я так устал, Катя! Люся с Лелей орут наперебой. Ирка вопит, что ей все надоело, что никакой помощи. Так я то к ним встаю ночью, то дежурю. Кать, вот скажи, почему женишься на ангеле, а через год бежать от демона хочется?
— Значит, плохо смотрел на цвет крыльев. Рома, галстук сними. У тебя узел наоборот. И вообще надень чистую пижаму и халат. Вот пусть заботливая Аллочка тебе все и выдаст, а то я опять выслушаю от Борисова, но это я еще переживу, а вот от Корецкого мне выслушивать о твоем внешнем виде совсем неохота.
— Хорошо, сейчас. Катя, у тебя обручальное кольцо на цепочке висит?
— Да, откуда знаешь?
— Так ты из душа выходила, а я увидел. Я в соседней кабинке мылся.
— В женском душе?
— Ага, в сестринском, врачебный дальше, а меня околоплодными водами облило.
— А-а-а! Почему опознавательных знаков не подал?
— Чтоб не подумала, что подсматриваю.
Мы уже просто ржали. Я продолжала:
— Рома, ты не подсматривал, ты смотрел, так?
— Ну, что б не посмотреть на красивую женщину.
— Ну, ты явно не совсем устал. Раз еще голых женщин видишь.
Настроение улучшилось. И раздражение прошло. Но меня тут же вызвали в операционную. Хорошо, хоть после разговора с Ромой, а то оперировать в плохом настроении — гиблое дело.
Дома я опять сцепилась с мамой. Вот прямо с порога.
— Мама, я предупреждаю тебя последний раз, если ты еще заденешь моего мужа, будешь жить одна.
— Ну и катитесь к своей Любе, мне тут без вас хорошо будет, — встала она в позу.
— А почему ты решила, что покатимся мы? Нет, я сниму тебе квартиру где-нибудь на окраине, или попрошу Александра Валерьевича купить комнату в коммуналке.
— А жрать вы что будете?
— Уж как-нибудь. В кулинарке купим, приготовлю.
— Ты?
— Я.
— Так вы ж отравитесь! Ладно, старый козел, а сына тебе не жалко?
— Как ты достала!
— А меня твой так называемый муж достал!
— И давно?
— С первого дня, вернее, ночи, когда ты меня из дома выгнала, чтобы переспать с ним.
— Завидуешь? Вот с той самой ночи завидуешь. Ты думаешь, я не понимаю, в чем он перед тобой виноват?! Да в том, что спит со мной, а не с тобой. В том, что у меня есть муж, который меня любит, а у тебя нет. Завидуешь тому, что я счастлива. И отравляешь мне жизнь своим ядом, чтобы медом не казалась!
Мама остановилась, оторвалась от плиты с открытым ртом, а потом стала хватать воздух. Из ее глаз потекли слезы. Мой гнев потух, остались лишь тлеющие угли. Мне стало ее безумно жалко. Она же моя мама.
— Мама, ну что ты?
— Как же я без Сашеньки? Без тебя? Вот так пахала на вас, пахала. Сына вам вырастила и какая благодарность? И с чем я остаюсь? С комнатой в коммуналке?
— Прекратите ссориться! Катя, ну ты же здравомыслящий человек! Какая коммуналка? Да и вы не плачьте, никто у вас внука не отбирает, и мы с Катенькой вам очень признательны, что вы нам помогаете, что наш быт в ваших руках. А меня потерпите еще немного, уж пожалуйста. Я буду вытирать крошки со стола.
— Вот уж пожалуйста, вытирайте, — произнесла мама и удалилась в свою комнату.
Мы переглянулись с Сашей и рассмеялись. Он обнял меня и целовал лицо, шею и…
— Мама, папа, — услышали мы голос сына, — мы ужинать будем?
— Будем, сын. Бабушку зови, — произнес мой мужчина и подмигнул мне.
Целых две недели мне удалось провести в относительном спокойствии. Но потом случилось то, что полностью выбило нас из колеи.
Меня срочно вызвали в операционную и Рому тоже. Я недоумевала, Роман тоже ничего не знал, экстренный вызов и все. Причем вызов в хирургию, в их оперблок. На столе в третьей лежала Люба. Я даже не сообразила сразу, жива она или нет. С ней был анестезиолог.
— Екатерина Семеновна, судороги. Только лицевые мышцы, после реланиума не возобновлялись. Готовим к кесареву?
— Да, вызывайте детскую реанимацию и сообщите мужу. Рома, моемся и работаем.