Катя

Но время и мы совместными усилиями делали свое дело, и постепенно жизнь налаживалась. В три месяца Маришка стала просто очаровашкой. Люба немного поправилась, помогала маме по кухне, сама справлялась с девочкой. Я посмотрела ее на кресле и поставила внутриматочную спираль, чтобы, не дай бог, она не забеременела в ближайшие годы.

Александр Валерьевич тяжело пережил это время. Сдал совсем. Давление регулярно подскакивало и не сбивалось. Ноги немели и были холодными. Сосудистые хирурги предлагали оперировать бифуркацию аорты, но он отказался.

— Катя, я останусь на столе, у меня сердце. Все сосуды они мне не заменят, а вышли из строя все. Жалко оставлять тебя, но скоро придется. Катюша, тебе сына одной поднимать.

Я не дала ему договорить и так плакала… А он утешал, как мог. А мог только одним — не умирать. А так не бывает. И слезы мои не помогут, и ничего уже не поможет. А больно-то как! Если бы кто знал, как больно понимать свою беспомощность перед лицом вечности!

***

— Кофе? — первое, о чем спросил Рома, когда я вошла в его кабинет.

— Двойной. Ром, ты знаешь, на кого похож?

— На кого?

— На кота мартовского.

— Глаза масляные?

— Нет, уж больно потрепанный. Ты сам можешь следить за своим внешним видом? Ты же до женитьбы был супермальчик.

— Мне соседка стирала и гладила, я ей платил. А теперь у меня жена, дети. Три бабы в доме, стираем только пеленки, постель и детское, Ирка с их колготками мои рубашки засовывает.

— Вот и ходишь в колготках вместо рубашек. Позвоню я твоей Ирке.

— Катя, она и так тебя просто обожает! А ты еще указывать ей будешь. Не усложняй мне жизнь.

— А тебе, кроме тебя самого, никто жизнь не осложняет. Я как-то так думаю.

— У нас двое детей! Все! Я не хочу слушать. Как там Люба? Она работоспособна?

— Восстановится. Девочка у них получилась хорошая! Глазки, как пиалки, и синие, как у папы. Голову держит, переворачивается.

— Любишь ее? Вижу, что любишь.

— Внучка моя. Конечно, люблю.

— Катя, я спрошу, только не сердись. Твой мальчик понимает реальное состояние отца?

— Да он все понимает, а что недопонимает, так ему мой муж объясняет. Я не сержусь, Рома. Просто говорить об этом не хочу.

***

Дни шли за днями, недели за неделями, так еще два месяца миновало.

Люба вышла на работу, первую неделю она не брала дежурств, сразу после работы бежала домой к Маринке. Девочка имела нормальный для своих шести месяцев вес и развитие. Ее здоровье не вызывало сомнений. Она была веселым жизнерадостным ребенком. Марина Сергеевна — мать Саши — как ни странно, после нескольких курсов лечения в наркологии взялась за ум и совсем не пила, а может, маленькая Маринка так полюбилась бабушке, что Марина Сергеевна делала все, чтобы ей разрешили сидеть с девочкой. А может, Борисов пригрозил ей выселением на вольные хлеба. В общем, как только Маринке исполнилось полгода, Люба вышла на работу.

Саша был заместителем директора по клинической работе. Его кабинет находился рядом с кабинетом Корецкого. Два раза в неделю он делал обход всех отделений клиники с заведующими отделений, много консультировал, но больных почти не вел. Дежурил редко, один-два раза в месяц. Диссертацию по экономике защитил невероятно быстро.

Мой мужчина ходил на работу через день, а то еще реже. Он просто разваливался на глазах. Утром с трудом вставал с постели, через двадцать шагов останавливался и отдыхал. Все свое время он старался посвятить детям, внукам и мне. Он часто повторял мне: «Я так люблю тебя, Катя!», и моя душа обливалась кровью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Почти каждую ночь он просыпался от боли в сердце, и мы с большим трудом сбивали давление. Будучи всю свою жизнь достаточно крупным мужчиной, он похудел до почти полного истощения. Есть почти не мог, задыхался.

Люба в открытую выражала беспокойство. Она и подумать не могла, что отца может не стать. Да и как ей осознать такое, когда он для нее был всегда всем. Сашенька мой молчал, он все понимал, но не говорил о состоянии отца, сразу после школы шел к нему и все время проводил с ним, приводя к нам через день маленького Валерку.

Люба очень волновалась за отца. Она все старалась с ним поговорить, заставить его обследоваться, лечится, но он не хотел. Люба пошла ко мне.

— Екатерина Семеновна, я не понимаю, что происходит с отцом. Он не хочет разговаривать со мной на эту тему. Саша тоже отмалчивается. Может быть, вы мне скажете правду?

— Какую правду, Люба? Ты ее знаешь, но не хочешь признать. Ты хочешь услышать то, что тебя больше устроит. Любонька, я знаю, как ты его любишь, но ничего сделать нельзя. Он перенес три инфаркта, у него все время давление и ему восемьдесят лет.

— Но люди живут гораздо дольше, Екатерина Семеновна, может, нужно сделать шунтирование? Он сильный, он выдержит.

— Люба, дай ему решать самому.

Но она не принимала действительность, выдумывая новые и новые варианты лечения.

***

Наконец мы переделали документы нашему сыну. Теперь он по праву был Корецким Александром Александровичем. Мой мужчина был несказанно рад. Люба тоже.