Катя

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Чё? Ты серьезно? Малец хороший, мы с Иркой вчера смотрели. Аж завидки берут, хоть самому рожай.

— Так рожай, Ирка твоя молодая, может.

— Думаешь? Тогда она совсем дома засядет.

— Рома, а ты ее любишь?

— Ирку? Да, а что? — Он был растерян, ответ подразумевался сам собой.

— Ну так и рожайте. Рома, она дома с детьми будет полезней.

— Ты ее вести будешь? Ее пролечить надо, обследовать, а потом можно и мальчика!

— Сделаем!

— Спасибо, Катя. Вот что такое — друг!

И он побежал к своей Ирке. Все-таки я сильно ошибалась по поводу Ромы. Думала, что он с ней от безысходности, а он ее любит…

Потом были роды в тазовом, и рабочий день подошел к логическому концу, но не случилось.

Я уже переоделась и шла к выходу через приемный покой. Мечтала о мамином борще с пирожками, когда навстречу мне повстречалась Люба.

— Теть Катя, вы домой?

— Да, Любонька.

— Плохо, я без вас никак. Девочку привезли с разлитым перитонитом. Шестнадцать лет. Мать орет, что гинекологии быть не может, а у нее из половых путей гной. Мне идти на ревизию брюшной полости, если там ваше — совсем одной не хочется. Девочка тяжелейшая, без сознания.

— Пошли посмотрим.

Я вошла в реанимационную палату приемного и обомлела: это была Даша, та самая Даша, которую приводил мой сын.

— Люба, тут криминальный аборт в сроке шестнадцать-семнадцать недель.

Люба внимательно смотрела мне в глаза, но вопросов не задавала. А мать Даши, вся в слезах, чуть не бросилась на меня с кулаками.

— Что за глупость? Что вы наговариваете?!

— Я смотрела ее четыре дня назад и просила подойти вместе с вами. Она с моим сыном в одном классе.

— С Сашей? — пришло время Любиному удивлению. — Екатерина Семеновна, я жду вас в операционной.

— Что вы собираетесь делать? — рыдала мать девочки.

— Попробуем спасти ей жизнь, — ответила Люба.

Я не слышала, что было дальше, бегом переодеваться и мыться. Ничего хорошего не предвиделось, ей бы хоть жизнь спасти. Адекватную терапию антибиотиками назначила еще Люба, инфузионная терапия тоже проводилась. Но все органы и системы летели одна за другой, почки отказывали, печень увеличена, нарастала легочно-сердечная недостаточность. И нам ничего не осталось, как вскрыть брюшную полость и удалить матку, представляющую собой гнойный конгломерат цвета мясных помоев вместе с трубами, промыть, а затем дренировать брюшную полость. Даша в свои шестнадцать стала инвалидом, но получила шанс жить. «Неужели страх перед матерью был настолько велик, что легче было пойти на все это?» — мысль не давала мне покоя. Из операционной я вышла на ватных ногах. В коридоре, кроме Дашиной матери, нас ожидал Саша Борисов, мой Сашка, бледный, с дрожащими руками, и еще один парень, весь в слезах. Он был повыше и покрепче Сашки.

Дальше состоялся разговор в кабинете у директора. Парень, которого звали Жора, рассказал, что Даша настолько боялась признаться родителям в своем положении, что решила сделать аборт сама. Она ввела в матку через цервикальный канал катетер, купленный в аптеке, и через него шприцем мыльно-водочный раствор. Так ей подружка посоветовала. На следующий день началось кровотечение, но быстро прекратилось. Поднялась температура, но она решила, что лишь простыла.

В течение десяти дней после операции состояние больной было очень тяжелым из-за выраженного пареза кишечника, септической пневмонии, экссудативного плеврита, электролитных нарушений. До семнадцатого дня сохранялось состояние средней тяжести, присоединились поражение вен на ногах, воспаление сердечной оболочки, произошло частичное расхождение швов. Мы боролись за неё всеми средствами и силами, как могли.

Делали посевы на чувствительность и меняли антибиотики, комбинировали их и снова давали.

На двадцать четвертый день родители забрали девочку из стационара.

***

Но все это было потом, а пока я день и ночь практически не отходила от Даши. Приходил следователь. Опрашивал меня и моего Сашу, долго общался с Жорой, но аборт она сделала себе сама и расплатилась своим же здоровьем. Состава преступления не было. Жора навещал её и меня как лечащего врача каждый день. Но это тоже пока…

С Сашенькой говорили мы все втроем, а потом один Борисов. Я нервничала, как там он с моим мальчиком. Но Люба сказала, что ничего, иногда и чисто мужской разговор не помешает. О чем говорили, мой сын мне так и не сказал. Но выводы сделал.

За время этих трагических событий произошла одно очень хорошее.

Олигарх с женой усыновили мальчика Кузнецовой.

А Ирочка начала обследование с целью рождения третьего ребенка.

Часть 38

— Саша, у тебя одна мать. Пойми ты, недоросль. Никого у нее нет кроме тебя, а ты ее бросить одну-одинешеньку хочешь!

— Баба, это моя жизнь и я решаю!

Этот диалог на повышенных тонах я услышала, только переступив порог собственного дома. Замерла, прислушалась, ничем не выдавая своего присутствия, лишь к стенке прислонилась.