Катя

— Да. Я увижу, как ты живешь, и многое пойму.

— А к тебе?

— У меня мама.

— Поехали.

Мы молчали всю дорогу. Потом остановились у его дома. Он завел меня в подъезд, а потом в квартиру.

Первое, что бросилось в глаза, там было чисто, очень чисто, но неуютно. Хотя мебель хорошая, дорогая, новая.

— Я тут недавно живу. Мы с дочкой вместе жили раньше, а теперь у нее семья. Вот и продал квартиру и дачу. Купил ей и себе, чтобы глаза не мозолил.

— Проблемы?

— Нет, Катя, я сделал все до их возникновения. Я понимаю, что человек я военный, привык командовать, а мужем ее так вообще. Он из моей части. Зачем создавать неприятности? Можно же все миром, а мир тем крепче, чем дома дальше.

— Так у меня сын совсем далеко. Аж за океаном. Я так привыкла, что он рядом. Я жила, пока он учиться не уехал.

— Но учиться надо! А дочь?

— Это Его дочь. Она… Семья у нее.

— Коньяк?

— Да.

Он налил, я пила и говорила. Коньяк развязал язык, и я рассказывала все историю моей любви, от первого взгляда в кабинете, когда на работу устраиваться пришла, и до того момента, когда я ему глаза закрыла. Все рассказала, как на исповеди. А Митя слушал, не перебивал, не задавал вопросов, просто слушал. Иногда наливал коньяк, давал новый платочек и забирал мокрый от моих слез.

Так ночь наступила. Захмелела я совсем, только слезы не высыхали, а все лились и лились.

Он сел рядом со мной на диван, я положила голову ему на плечо и уснула. Крепко уснула.

Проснулась только утром, в пять, как обычно. Сначала даже не поняла, ни где я, ни что со мной. Я лежала на диване, укрытая пледом, прямо в одежде, как была. А он спал в кресле, сидя, запрокинув назад голову.

Кофе, терпкий, ароматный, сваренный по всем правилам. Я пила всегда другой, но этот мне понравился. А еще его руки. Не тонкие и не холеные, совсем не такие, как у окружающих меня мужчин, а крепкие мужские руки.

Затем он отвез меня на работу…

Около моего кабинета стояли трое в ожидании моего появления. Мама плакала. Люба обнимала ее и пыталась успокоить. Борисов же явно нервничал.

Я подошла и открыла двери своим ключом. Сделала вид, что ничего не произошло. Люба с мамой вошли. А Сашка раздраженно бросил:

— Что, телефона не обнаружилось?!

И ушел по своим делам.

«А он ведь прав», — пронеслось в голове. Прав. Надо было позвонить, просто сказать, чтобы не волновались. Сглупила я. Но даже не вспомнила, ни о ком из них. Просто выпустила из головы и все. Мне было хорошо, я смогла выговориться, смогла вылить все, что накопилось за последние годы и не давало мне жить и дышать не давало. А кому еще я могла все это сказать? Маме? Так она никогда не понимала моих чувств и никогда не одобряла меня. Любе? Не знаю, а поймет ли?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она максималистка, и очень прямая, не гибкая. Хотя нет, гибкая и понимающая. Но тут речь о ее отце. А я его предаю. Неужели?! Я действительно его предаю! Что же делать?!

Я села за свой стол и уронила голову на руки.

— Катя, я так волновалась! — мама пылала праведным гневом.

— Прости. — Я больше ничего не могла сказать. Не устраивать же скандал на работе. — Иди домой, вечером поговорим.

Она встала и вышла из кабинета. Осталась только Люба. А я не могла на нее поднять глаз. Мы так и сидели друг против друга в полном молчании.

— Любонька, я пила вчера. Не знаю сколько, я могу сдать кровь.

— Не надо, вы в норме, а вот до операций я вас не допущу. Легче стало?

— Да.

— Вот и хорошо. Он приличный человек?

— Не знаю, думаю, да. Люба у нас ничего не было, мы просто говорили.

— Главное, чтобы вам было хорошо. Боитесь, что я могу осудить? Нет, я не стану, никогда, и Сашеньке не позволю. Вы имеете право жить. И вы должны жить. Но если он вас обидит, горло перегрызу. Так ему и передайте.

Я рассмеялась, представив, как она перегрызает горло полковнику. Но поверила на все сто.

Часть 43

Вечером состоялся разговор с мамой.

— Кто он?

— Полковник, Дмитрий Орлов.

— Лет сколько?

— Пятьдесят семь.

— Квартира?

— Да.

— Ты уйдешь к нему?

— А почему бы нет?

— А я?

— Что ты?

— Я с кем останусь? Я старая больная женщина! Я твоя мать, я жизнь на тебя положила. Я за твоим престарелым мужем ухаживала, я сына твоего вырастила. А теперь не нужна, так на помойку?!

— На какую помойку?! Мама, за моим мужем ухаживала я. А тебя, ровно как и меня, он содержал. Да, ты действительно очень помогала мне с сыном, но он твой внук, и ты сама все время говоришь, как любишь его и как скучаешь. Ты считаешь, что я не имею права на личную жизнь? Ты считаешь нашу квартиру помойкой?

— Я не о том! Я о том, что ты всю жизнь ничего не делала, жила в свое удовольствие, а теперь, когда я состарилась и нуждаюсь в тебе, то у тебя третья молодость взыграла. Нашла она себе мужика. О душе уже думать надо.

— Вот и думай! Только о своей. Мама, я не понимаю. Я всю свою жизнь тебя не понимаю. Почему я не имею права на счастье?! Почему я всегда плохая, а Глеб хороший? Ты всю жизнь меня попрекаешь, то не то, это не это. Я ничего не делаю. А работает кто?! За что ты меня ненавидишь?!