Спиннинг уже завел двигатель и нетерпеливо газовал на холостом ходу — это бесцельное стояние на месте со свежим трупом в багажнике нервировало его впечатлительную натуру, и он мечтал поскорее убраться отсюда, и чем дальше, тем лучше. Главный сел на переднее сиденье, остальные с кряхтеньем и беззлобной руганью втиснулись на заднее, Спиннинг задним ходом отъехал от крана, развернулся и повел машину прочь из поселка, молчаливо сетуя на то, что плохая дорога не позволяет разогнаться до сколько-нибудь приличной скорости. Машина с натугой вскарабкалась по косогору и нырнула в лес. Здесь Спиннинг по знаку старшего снова заглушил двигатель, съехав на обочину. Его пассажиры вынули из багажника небрежно запакованный в полиэтилен груз, отнесли его метров на сто от дороги и бросили в лесу, завалив ветками.
Когда шум двигателя отъехавшего автомобиля затих вдали, из-за группы молодых осин вышла Катя. Она ступала осторожно, стараясь, чтобы под ногой не хрустнула случайная ветка, нервно тиская вспотевшей ладонью рубчатую пластмассу пистолетной рукоятки. Испуганно вздрагивая при каждом шорохе, она приблизилась к страшной груде сучьев, лихорадочно отвалила их в сторону, отвернула край черной пленки и вцепилась зубами в брезентовый рукав плаща, чтобы сдержать крик. Некоторое время она сидела на корточках без единой мысли в ставшей пустой и легкой, как надутый водородом воздушный шарик, голове. Смерть опять прошла рядом, задев ее краем своего развевающегося плаща; Катя наяву ощущала ветерок, рождаемый свистящими взмахами ее ржавой косы, и поражалась тому, что можно, оказывается, оставаться в живых, испытывая такой всеобъемлющий страх. Идея собственной смерти перестала быть абстрактной, превратившись в реальность, пропитав своим парализующим ядом все вокруг, подавляя волю, лишая способности мыслить и двигаться. Катя почти жалела, что ей снова удалось уйти от убийц: это означало новые усилия, новую опасность, новый страх; это означало необходимость скрупулезно рассчитывать каждый шаг, потому что ошибка в расчетах означала смерть. Катя заплакала: у нее не осталось для всего этого сил, она была одна, как перст, и не было ничего глупее в целом свете, чем зажатый в ее забинтованной ладони пистолет.
Она опустила глаза и посмотрела на пистолет. Достаточно просто вставить дуло в рот и нажать на спусковой крючок. Это будет ужасно некрасиво, но вряд ли она успеет почувствовать боль. Придется, конечно, сделать усилие, но зато это будет всего лишь одно усилие, а не бесконечная череда бесполезных телодвижений, которые все равно рано или поздно приведут к тому же результату.
Просто нажать, и все.
Она медленно, как во сне, поднесла пистолет к лицу и широко открыла рот, подумав мимоходом, что похожа на героиню порнофильма. Ствол оказался неожиданно толстым, и ей пришлось пошире развести челюсти, так что челюстные мышцы стало сводить от напряжения. Железо было холодным и имело отвратительный привкус машинного масла. Катя изо всех сил зажмурила глаза, из которых все еще текли слезы, тихонько заскулила от страха и жалости к себе и нажала на спусковой крючок.
И ровным счетом ничего не произошло. Не успев сообразить, что она делает, Катя нажала второй раз — стальная закорючка не подалась и на миллиметр, и тогда Катя, кашляя и отплевываясь, выдернула пистолет изо рта и отбросила его в сторону. Ее стошнило, и это было счастье — кислая вонь желудочного сока перебила мертвенный вкус оружейной смазки. Во рту было мерзко, но это была на удивление живая мерзость, не имеющая ничего общего со смертью. Со страхом смерти — да, но не с самой смертью. Катя вдруг поняла, что между этими двумя понятиями существует большая разница. И еще она поняла, что зверски проголодалась, и что будет жить во что бы то ни стало, потому что попыталась умереть, и ей это не понравилось. Она хочет жить, и она будет жить, даже если для этого придется убивать. Эта мысль не шокировала ее, потому что содержала в себе голую правду, одинаковую для всех живых существ, наделенных инстинктом самосохранения. Тот, кто позволяет себя убить, просто недостаточно хочет жить. Она с жалостью посмотрела на развороченную груду сучьев, без удивления заметив в своей жалости оттенок снисходительности: бедняга не понял, что для того, чтобы выжить, хороши все средства без исключения, и вот результат... Жаль, у него были неплохие сексуальные способности...
Господи, подумала Катя, что я несу! Это же и не я вовсе, это какая-то бешеная тварь поселилась во мне, это ее мысли... Впрочем, она немедленно одернула себя: сейчас было некогда кокетничать и строить глазки себе самой. Не было никакой бешеной твари, была только Катя Скворцова, отведавшая, каково на вкус оружейное масло, и понявшая, что хочет жить.