В общем, польская сторона довольна таким ответом. В конце концов, Молотов не какой-то беспризорный, бездомный парнишка, который может молоть, что ему придет в голову. Он занимает слишком высокое положение и вполне отвечает за свои слова, хотя и сказанные хриплым голосом. Эти слова надо понимать как подтверждение оптимистических прогнозов о том, что пленных, вероятно, вывезли на дальний Север и в настоящее время, по техническим причинам, их невозможно вернуть.
Кроме того, 1 ноября посол Кот вручает Молотову ноту секретного содержания. Дело было в том, чтобы как-то решить вопрос о пленных до ожидаемого приезда генерала Сикорского. Одновременно Кот желает встретиться с Вышинским. Беседа на эту тему, четвертая по счету, происходит на другой день, 2 ноября. Сославшись на мнение Молотова о том, что, наверно, только технические трудности препятствуют возвращению пленных, польский посол просит лишь об одном:
— Нельзя ли связаться с ними хотя бы по телеграфу? В конце-то концов, кто-нибудь должен знать, где они находятся?
Вышинский был в этот день определенно не в духе. Он пожал плечами:
— Так где же, по-вашему, они могут быть?
Кот перечислил несколько названий предполагаемых лагерей. Вышинский опять пожал плечами.
— Сколько уже времени прошло со дня подписания договора, — продолжал Кот после минутного молчания, — а многие из наших людей не обрели свободу, которая полагается им по праву. Мы не получаем от них даже писем или телеграмм. У нас нет их адресов. А между тем, вы, господин заместитель народного комиссара, 14 октября обещали мне предоставить интересующие меня данные на следующий день.
— Да, я действительно это сказал, но 15-го началась эвакуация из Москвы, и связь между отдельными учреждениями стала затруднительной…
— Руководство НКВД или ГУЛаг располагают соответствующими данными. Пожалуйста, предоставьте мне возможность выслать делегатов, которые в сопровождении сотрудников НКВД объехали бы лагеря с заключенными в них нашими людьми, оказали бы им помощь, ободрили бы их и этим самым помогли бы им пережить зиму.
— Вы, господин посол, ставите вопрос так, как будто нам хочется прятать каких-то польских граждан. Где же они?! — И Вышинский хлопнул себя по коленям. Потом отвернулся и посмотрел в окно. За окном тихо, беззвучно падал снег. Оба закурили папиросы. Польский посол затянулся дымом, сел поудобнее в кресле и сказал:
— Данные, которыми я располагаю, почерпнуты из показаний и протоколов свидетелей-очевидцев. Они видели, что в то или иное время то или иное число наших офицеров было вывезено в неизвестном направлении. Если бы я получил от вас точные данные, я бы воспользовался ими. Ведь люди — это не пар и не снег, который вот теперь идет, а весной растает…
Вышинский ответил:
— Некоторое число людей из ваших списков уже нашлось, а других мы разыскиваем. Когда у меня будут остальные фамилии, я смогу обратиться к соответствующим властям и даже наказать кого следует. Эти дела в моей компетенции, так как мне подчинен польский сектор наркомата иностранных дел.
Через десять дней, 12 ноября, во время пятой беседы с Котом, Вышинский сказал:
— Я уверен, что офицеры уже освобождены. Надо только удостовериться, где они. Если кто-нибудь из них еще не на свободе, то он, конечно, будет освобожден. Для меня этот вопрос вообще не существует.
Но офицеры не появлялись.
Ввиду постоянных уверток, уловок и новых версий, которыми отделывались советские власти, польское правительство, бессильное добиться правды, обратилось к британскому правительству с просьбой о посредничестве. 3 ноября последовало британское дипломатическое вмешательство. 8 ноября нарком Молотов направил ноту, в которой находился следующий параграф:
Из этой ноты ясно следует, что все пленные освобождены. В таком случае, где генералы, полковники, тысячи офицеров низших рангов?! Где вся полиция и жандармерия, вывезенная в 1939 году в лагерь в Осташкове?!..
Ходят слухи, что они где-то в концлагерях на Крайнем Севере. Но вот 14 ноября советский посол при польском правительстве в Лондоне Богомолов вручает польскому послу Рачинскому ноту, в которой, в частности, сказано: