Каумов (СИ)

К сожалению, мысль-то его лучше всего было бы пресечь, так как весь этот стихийный поток привел к тому, что Александр выдумал в своей голове глобальный человеческий мор, который он отныне мечтал воплотить в жизнь - как только он до конца проработает план, он начнет творить. Фундаментом этой варфоломеевской фантазии была убогая, не слишком оригинальная идея, провозглашавшая, что человек ужасно греховен с рождения, а искупить свои грехи и грехи всех своих отцов можно только насильственным самоубийством Человека. Суть же Сашкиного плана состояла в том, чтобы создать, на первый взгляд, не более, чем увлекательный, обязательно - вирусный детектив, где убийцей становился бы читатель. Книга, по задумке автора, могла иметь несколько финалов, и каждый зависел бы от действий определенного читателя-игрока в этом детективе, где все описывалось бы в соответствии с литературными канонами и традициями за исключением того, что текст сопровождался бы для захвата аудитории потрясающей анимацией, но... везде, в каждом финале, до жути неожиданно убийцей оказывался бы вдруг сам читатель. Однако ж развлечение масс было побочной задачей, а во главу угла ставилось тончайшее психологическое воздействие, настолько сильное, что после выхода книги в свет загипнотизированные люди должны были б пойти убивать друг друга любыми подручными средствами, и захлебнулся бы, наконец, греховный мир в крови неудержимого террора без деления на "своих" и "чужих".

Когда пришла вторая неделя отчуждения, Сашка уже потерял самую надежду найти в мире хоть одного праведника: он вообще абсолютно перестал делить мир на плохое и хорошее, пускай бы с миллионом оттенков. Он только свято верил, что каждое действие на Земле - непоправимый грех. Он смотрел, как отец его режет мясо на кухне, как мать пилит ногти - и везде он усматривал страшнейший порок, и сам томился чем-то вроде генома греха, понимая, что безвозвратно включен в эту цепь пустым, никчемным звеном. Иногда мелькали мысли и о личном самоубийстве, но хитрец-разум шептал, что и смерть пускай только благо людям приносит, поэтому прежде надо написать эту чертову книгу. В успехе же предприятия Каумов ни на секунду не сомневался.

Каждые три дня его навещал Эвлеанский. Это был благородный, аристократичный мужчина средних лет с узкими губами, длинным, еврейским носом и холодно-тусклыми глазами ледяной голубизны с еле заметными, глубочайшими синяками под ними. Вся кожа на его гладко выбритом, бледном лице иссохла и сморщилась, от чего он ужасно напоминал ходячего мертвеца. Самой же раздражающей деталью его внешности был эластично извивающийся, как капюшон кобры, кадык, резко выдающийся вперед. Герман был всегда минималистично одет и дотошно чистоплотен: каждые пять минут он обязательно сморкался и каждый час смазывал каким-то ароматным кремом свои тонкие руки. Этим утром он пришел как всегда во время, вообще он жил без сбоев в ритме какой-то собственной Часовой Скрижали, тщательно вымыл руки и прошел в пустую, теперь стерильно чистую комнату Каумова, где сел на кресло, скрестил ноги и руки и стал спрашивать свои глупые вопросы, иногда отвлекаясь на некрасивую сентенцию или скучную историю из собственной жизни. Александр никогда ему не доверял, что было вполне закономерно в его положении, и, как ему казалось, он умело притворялся перед этими орлиными, острыми, как перец чили и как лезвие катаны, глазами. Сегодняшний разговор уже подходил к концу, и Герман, как обычно, занудно бубнил себе под нос.

- Так здесь у нас еще и синдром хронической усталости накладывается. Та-ак... все совпадает с помешательством, мой юный друг, - впервые внезапно произнес Эвлеанский. Каумов занервничал и, не зная, что ответить, произнес в ответ.

- А вы больше классифицируйте. Я по признакам еще и в беременных могу записаться. Знаем мы все это... Слушайте, доктор, разве вы не верите в уникальность?, - пытался он увести диалог от неприятной темы.

- Как же не верю? Очень даже. Да привычка только, ничего не поделаешь. А как же по-другому диагнозы ставить? Ведь знаешь, без этой классификацию, которую ты так люто ненавидишь, хаос наступит, как бы неправильно оно ни было.

- Так избавляйтесь-то от привычек!, - заводился, как по нажатию кнопки, Каумов. - Неужели ничего не придумать нового, усовершенствованного? Чего вам стоит?

- Да, я могу приказать себя избавиться и ясную, твердую цель поставить. Да только курильщик тоже может указать себе - "не кури", но на словах-то всего не решишь.