Кавалер Красного замка

— Кажется, — продолжал Сцевола, — у вдовы Капет были какие-то шашни с девчонкой Тизон, которую казнят сегодня на гильотине.

— Какие же сношения могла иметь королева с этой девушкой? — спросил Морис, у которого пот выступил на лбу.

— Через гвоздику, представьте себе, гражданин. Тизон передала ей весь план побега в гвоздике!

— В гвоздике? И кто же это?..

— Кавалер… де… Дайте припомнить!.. Имя-то звонкое, да я забыл все такие имена… Постойте… Кавалер… Мезон…

— Мезон Руж?

— Именно!

— Не может быть!

— Как не может быть, когда я сказал вам, что нашли люк, подземелье, кареты.

— В том-то и дело, что ты не сказал об этом мне ни слова.

— Ну, так расскажу.

— Рассказывай! Если это сказка, все-таки послушаем.

— Нет, гражданин, это не сказка, и лучшее доказательство то, что я услышал от привратника. Аристократы сделали подкоп, изволите видеть; подкоп этот начинался от улицы Кордери и упирался в погреб харчевни гражданки Плюмо… Вообразите, ведь гражданку Плюмо тоже втянули в заговор… Кажется, вы знаете ее?

— Да. Что же дальше?

— А вот слушайте. Вдова Капет должна была дать тягу через это подземелье. Она уж стала ногой на первую ступеньку — каково! Да хорошо, что гражданин Симон поймал ее за платье… Постойте: бьют сбор… слышите барабан? Говорят, пруссаки в Даммартене и прошли до границы.

Посреди этого разлива слов правды и лжи, возможного и нелепого, Морис почти поймал путеводную нить. Все началось из-за гвоздики, отданной на его глазах королеве и купленной у несчастной цветочницы. В этой гвоздике содержался план заговора, который вспыхнул с более или менее верными подробностями, рассказанными Сцеволой.

В это время грохот барабана приблизился, и Морис услышал на улице крик:

«Гражданин Симон открыл большой заговор в Тампле! Большой заговор в пользу вдовы Капет открыт в Тамле!»

«Да, да, — подумал Морис. — Тут есть и правда. А Лорен посреди этого народного опьянения, может быть, подаст руку этой женщине… Да его разорвут на куски!»

Морис схватил шляпу, застегнул портупею и в два прыжка очутился на улице.

«Где же он? — спрашивал себя Морис. — Вероятно, на дороге в Консьержери».

И он побежал к набережной.

На конце набережной Межиссери пики и штыки, сверкавшие среди сборища, поразили взор Мориса; ему показалось, что в группе увидел мундир национального гвардейца и заметил враждебные движения, и Морис побежал со стесненным сердцем к сборищу, загородившему берег.

Национальный гвардеец этот, окруженный ротой марсельцев, был Лорен, бледный, со сжатыми зубами, угрожающим взглядом, с рукой на эфесе сабли, намечавший места для ударов, которые он готовился нанести.

В двух шагах от Лорена стоял Симон и с диким хохотом указывал на него марсельцам и черни, говоря:

— Видите вон этого… видите? Это один из тех, которых я велел вчера выгнать из Тампля; один из тех, которые передавали записку в гвоздике… Это соучастник Элоизы Тизон, которую повезут сию минуту. Видите, как спокойно прогуливается он по набережной, между тем как его соучастницу поведут на гильотину… Может быть, она была даже больше, нежели его соучастница; может быть, она его любовница, и он пришел сюда, чтобы проститься с нею и попробовать спасти ее.

Лорен не мог более слушать и выхватил саблю из ножен.

В то же мгновение толпа раздалась перед человеком, который шел, опустив голову, и широкими плечами опрокинул трех или четырех зрителей, собиравшихся сделаться актерами.

— Твое счастье, Симон, — сказал Морис. — Вероятно, ты жалел, что меня не было с моим другом, и ты поэтому не мог составить донос в большем объеме. Доноси же, Симон, доноси: вот и я здесь!

— Вижу, и ты пришел очень кстати! — заревел Симон. — Граждане, — продолжал доносчик, — это прекрасный Морис Лендэ: он был обвинен вместе с Элоизой Тизон и отделался только потому, что богат!

— На фонарь! На фонарь! — завопили марсельцы.

— Ой ли! Попробуй кто-нибудь! — сказал Морис.

Он сделал шаг вперед и как будто для пробы ткнул саблей в лоб одного из самых отчаянных головорезов, которого тотчас же ослепила кровь.

— Убивают! — закричал тот.

Марсельцы опустили пики, подняли топоры, зарядили ружья; толпа в ужасе расступилась, и два друга остались одни мишенью для всех ударов.

Они переглянулись с последней благородной улыбкой, ожидая, что их пожрет этот вихрь угрожающего оружия и пламени, как вдруг дверь дома, к которому они прислонились, отворилась, и толпа молодых людей во фраках, так называемых «мюскатенов», франтиков, вооруженных каждый саблей и парой пистолетов, бросилась на марсельцев, и завязалась ужасная схватка.

— Урра! — закричали разом Лорен и Морис, воодушевленные этой помощью и поразмыслив, что, сражаясь в рядах вновь прибывших, они подтвердят обвинения Симона.