Кавалер Красного замка

В остальной части заседания было что-то мрачное и осторожное.

После заседания президент, в душе честный патриот, избранный целым округом уважавших его сограждан, подошел к Морису и сказал:

— Морис, мне надо поговорить с тобой.

Морис пошел за президентом в маленькую комнатку, смежную с залой заседания.

Здесь президент, посмотрев пристально Морису в лицо и положив руку на плечо, сказал:

— Морис, я уважал твоего отца, значит, уважаю и люблю тебя. Поверь мне, Морис, ты подвергаешься большой опасности, изменяя своему убеждению: это первая ступень упадка духа, поистине республиканского. Морис, друг мой, коль скоро теряешь убеждение, перестаешь быть и верным. Ты не веришь, что есть враги у твоей нации, и вот почему ты проходишь, не замечая, мимо них и делаешься орудием их заговоров, сам того не подозревая.

— Черт побери, гражданин! — отвечал Морис. — Я понимаю себя, я человек с характером, ревностный патриот; но ревность не делает меня фанатиком. Вот уже двадцать мнимых заговоров республика подписала все одним и тем же именем. Хотелось бы мне хотя бы раз увидеть их ответственного издателя.

— Ты не веришь в заговорщиков, Морис, — сказал президент. — Хорошо же! Скажи мне, веришь ли ты в красную гвоздику, за которую вчера отрубили голову девице Тизон?

Морис задрожал.

— Веришь ли ты в подземелье Тампльского сада, которое сообщалось от погреба гражданки Плюмо с каким-то домом на улице Кордери?

— Нет, — отвечал Морис.

— В таком случае ощупай и осмотри сам.

— Я не служу сторожем в Тампле, и меня туда не пустят.

— Теперь каждый может идти туда.

— Как так?

— Прочитай вот это донесение. Если уж ты такой неверующий, то я буду убеждать тебя официальными документами.

— Как! — вскричал Морис, читая донесение. — Неужели уж дошло до этого?

— Читай далее.

— Королеву переводят в Консьержери?

— Так что же! — отвечал президент.

— А-а!

— Неужели ты думаешь, что Комитет общественной безопасности принял такую меру, основываясь на каких-нибудь бреднях, фантазии, мечте?.. А?

— Мера эта принята, но не будет исполнена, как тысячи других мер, которые принимали на моих глазах… Вот и все!

— Да читай же до конца, — сказал президент.

И он подал Морису последнюю бумагу.

— Расписка Риша, тюремщика Консьержери! — вскричал Морис.

— Ее заперли туда в два часа.

На этот раз Морис задумался.

— Коммуна, ты знаешь, — продолжал президент, — действует по глубоким соображениям. Она проложила себе борозду, широкую и прямую, ее меры не ребячество… Прочитай эту секретную ноту министра полиции.

Морис прочел:

«Так как нам точно известно, что бывший кавалер Мезон Руж находится в Париже; что его видели в разных местах; что он оставил следы своего присутствия в разных заговорах, по счастью, неудавшихся, то я приглашаю всех начальников частей города удвоить свою бдительность…»

— Ну что? — спросил президент.

— Приходится верить, гражданин президент! — вскричал Морис.

И продолжал читать:

«Приметы кавалера Мезон Ружа: рост пять футов три дюйма; волосы белокурые; глаза голубые; нос прямой; борода каштановая; подбородок круглый, голос приятный, но женский. Возраст между тридцатью пятью и тридцатью шестью».

При этом описании примет какой-то странный свет блеснул в уме Морисе. Он тотчас подумал о молодом человеке, который командовал группой мюскатенов, накануне спас его и Лорена и молодецки разил саперной саблей марсельцев.

— Черт побери, — проговорил Морис, — неужели это он? В таком случае справедливо донесли, что я с ним говорил. Не помню только, пожал ли я ему руку.

— Ну что, Морис? — спросил президент. — Что теперь скажешь, мой друг?

— Скажу, что верю вам, — отвечал Морис в печальном раздумье (потому что с некоторого времени все вещи представлялись ему в каком-то мрачном свете, хотя он сам не знал, что за напасть тяготеет над ним).

— Не играй ты популярностью, Морис, — продолжал президент. — Популярность нынче — жизнь; непопулярность — берегись! — подозрение в измене; а гражданин Морис Лендэ не может быть подозреваем как изменник.

Морису нечего было отвечать на мнение, которое он тоже разделял. Он поблагодарил старого друга и возвратился к себе в секцию.

— Ух! — говорил он. — Переведем дух! Уж слишком много борьбы и подозрений! Пойдем к отдыху, к невинности, к радости; пойдем к Женевьеве.

И Морис пошел на старую улицу Сен-Жак.

Когда он пришел к кожевнику, Диксмер и Моран поддерживали Женевьеву, с которой сделался сильный нервный припадок.

Слуга, вместо того чтобы свободно пропустить Мориса, как обычно, заслонил ему дорогу.

— Но все-таки доложи обо мне, — беспокойно сказал Морис, — и если Диксмер не может принять меня теперь, то я уйду.

Слуга вошел в маленький павильон, Морис остался в саду.

Ему показалось, что в доме происходит что-то необыкновенное. Мастеровые не работали и с беспокойством мелькали по саду.

Диксмер сам показался у дверей.

— Войдите, любезный Морис, войдите, — сказал он. — Вы не из тех, перед которыми запирают двери.

— Но что же случилось у вас? — спросил молодой человек.

— Захворала Женевьева, даже больше, чем больна. Она бредит.