Кавалер умученных Жизелей (сборник)

– Ну, давай не будет пространных воспоминаний. Я ведь начинаю работать, мне нужен материал. Это будет пьеса о тебе и обо мне. Про себя я немножечко знаю. А про тебя, чего греха таить, не все.

– Я в юности к встрече с тобой готовился.

– Да. И как это было?

– Мечтал, что женюсь на Елене Гусевой.

– И кто тебя окружал, такого, в мечты погруженного?

– Тебе, действительно, что-нибудь рассказать? Серьезно?

– Более чем.

– Ну, так слушай. Я был обыкновенный малый. Но отец вдруг решил, что меня может окружение испортить. Я уверил его, что привит от влияний извне. Да и друзей-то у меня был только один.

– И это Игорь Разин. Как жаль, что он погиб. Я хотела бы знать твоего друга.

– Мне тоже жаль.

– Слушай, а что за история вышла? Ведь, наверное, разбирались, отчего он погиб?

– Да кто там разбираться будет? Гражданин России, гостевая виза. Прокатный автомобиль. Чудовищный алкоголь в крови.

– Ты, вроде, говорил, он был непьющий?

– Был непьющим. Может и разбился, потому что, вдруг, напился. Я эту историю сильно переживал. Выходит, он все-таки был слабак. Так и отец мой думает.

– А что, кроме жалости, есть в твоих чувствах, если память воскрешает дружбу давних дней?

– Память у меня тренированная. В ней хранится история в фактах, а эмоции в архиве отсутствуют. Так что, дорогой мой психоаналитик, я примитивный пациент. Правда, сейчас во мне бушует море эмоций.

– Нет, мой капитан. Вы должны продолжить плаванье. Скоро, всего лишь пара дней, и ваш фрегат достигнет гавани.

– Как говорится в случае таком? Служенье муз не терпит суеты?

– Не конкретно. Но похвально. И отрадно».

По первому отрывку Гущин решил, что если дальше такая же ерунда, то ему не было бы жаль, пылись диск веки вечные на полке у Ларисы.

* * *

Но он прослушал начало следующего документального свидетельства, и возликовал. Потому что первой фразой, прозвучавшей на фоне джазовых композиций, было удивленное приветствие Елены:

«Как странно и внезапно. Ну, что ж, Олег, входи. Спасибо за цветы».

Гущин прослушал до конца, и невольно подумал: «Неизвестно, смогла ли получиться интересной у Гусевой-писательницы задуманная пьеса. Но если сцену собственной гибели она срежессировала сама, то это несомненная удача».

Виктор Васильевич попросил распечатать доказательство. Разин с Гусевой перемещались по квартире. Звук голоса, порой, еле прослушивался.

Некоторые куски диалога казались либо тафталогией, либо бессмыслицей.

Надо было прочитать все в разжеванном виде, чтобы разобрать подробности. Но в финале сцены Разин убил героиню.

В тот самый момент, когда Луи Армстронг пел: «And I think to myself, what a wonderful world». Гражданина США Олега Разина можно было объявлять в международный розыск.

* * *

– Как странно и внезапно. Ну, что ж Олег, входи. Спасибо за цветы.

– Вот. Специально зеленые, цвета елки. Сюда, что ли поставить?

– Да, ваза подходящая. Так какими судьбами? Не думала опять увидеть.

– А что же ты думала? Насытили похоть и разлетелись в добропорядочность? Я не забыл, как ты у моря вожделела.

– Ну, что за чушь. Все было, будто друг к другу волны нас выбросили. Ты был прекрасен и юн. Вот я тебя и пожалела.

– Чего ты сделала со мной? Ты вожделела, как неистовая сука. И нечего комедию ломать.

– Так зачем ты приехал? Не затем же, чтобы все оплевать, и оскорблять меня?

– Нет. Не за тем. (Голос Олега продолжил.) – Где это вы с Роминым отдыхаете?

– В саду у нашего загородного дома. Осень случилась теплая, без дождей.

– Так, значит, Внукову конец?

– Там Петр Михайлович живет. А этот дом в Крекшино.

– И как старый пень поживает?

– Что ты ко мне такие вопросы? Наведайся да спроси.

– Чтоб я к этому мерзавцу наведывался? Если только, чтоб прибить урода.

– Олег, что с тобой? Я и представить тебя таким не могла.

– Но ты же помнишь, какой я нежный? Какой страстный? Какой неистовый? Иди ко мне.

– Я не собачка, чтобы кинуться на зов. Ты был, как древний бог. Это, считай, как наваждение.

– Так, значит, ты сумела все забыть. – И где эта хреновина, стекляшка заостренная, которая есть символ нашей встречи на земле, и устремленности к небу?

– Я не забуду ничего. А серебристый обелиск на должном месте в спальне. И я всякий раз вспоминаю тебя, останавливая на нем взгляд.

– Когда трахаешься с Максимом Роминым и шепчешь ему слова любви.

– Зачем ты так, Олег. Нас с тобой никакие обязательства не связывают. Ты юн, и множество подруг почтут твою любовь за счастье.

– Мне показалось, мы встретились в любви.

– Нет, милый мой, мы только повстречались. Случился праздник, а жизнь – это терпение.

– Я многое стерпел, Елена, как тебя по отчеству? И то, что сволочи Ромины, кинули мне подачку, после гибели Игоря. Хотя ему половина бизнеса принадлежала. Я стерпел. Думал – Бог им судья. Просто вычеркну их, как нелюдей.

– Что же ты не поговорил с Максимом?

– Пробовал, дурак. Он мне такую схему написал, что Игорь им еще и должен. Но на меня долги не перекинули, добрые.

– Ну, что ты, Олег, милый.

– Что, опять пожалеть меня хочешь? Сладкая моя.

– Нет, я хочу, чтобы ты успокоился.