Кавалергард

Да и помимо мятежей – раньше русские правители вынуждены были лояльно относиться к мусульманскому меньшинству – Турция-то и Крым вот они, рядышком, заступиться за единоверцев могут! Теперь же… Нет, гнобить мусульман или ламаистов-калмыков не стали, но и каких-то мелких привилегий они начали лишаться. К примеру, сильно уменьшилось количество всевозможных аманатов[30], поскольку и необходимость в них резко упала[31].

Вообще, двор стал заметно ославяниваться. Если даже Петр, которого изначально воспитывали как наследника шведской короны, после покушения стал заметным славянофилом, то воспитанный в такой атмосфере Павел пошел еще дальше. Каких-то репрессий тем же немцам не последовало, но… при русском дворе стали говорить на русском языке. Вроде бы и мелочь, но если учесть, что не так давно придворным просто не было необходимости знать его и нередко высокие сановники, прожив в стране десятки лет, не могли объясняться по-русски…

Знание иностранных языков от придворных по-прежнему требовалось, но было уже не критично. В МИДе служишь? Будь добр – французский и немецкий знай как родные. Экономист? Требования по языкам попроще, а вот математика, бухгалтерия…

Что интересно, «главного» иностранного языка не было. Пусть в Европе языком международного общения считался французский и затем уже сходящая «со сцены» латынь, но в России немецкий, французский, латынь и даже турецкий были в общем-то равнозначны.

Мелочь? Ан нет, страна таким образом заявляла о своей независимости и непризнании международных авторитетов и одновременно о нейтральной политике. Шаг колоссальной значимости, если вспомнить, что не так давно могучая Россия вела политику в чужих интересах – Франции, Англии, Австрии и даже Пруссии.

С экономикой тоже все обстояло вполне благополучно: освобожденные от крепостной зависимости крестьяне далеко не все жаждали пахать землю. Так что мануфактуры росли как грибы, и охотников наняться было предостаточно. И снова необходимости в работниках-чужестранцах не возникало, своих с избытком хватало.

Проще стало и с образованной прослойкой – усилия Департамента давали свои плоды, и пусть до всеобщего образования было очень далеко, но количество неплохих школ было достаточно существенным. Тут нужно признать большую заслугу опальных гвардейцев, желающих снова иметь возможность проживать в городах. А поскольку с образованием у большинства мятежников было неплохо, да и средства какие-то были, то одни только бывшие гвардейцы и прочий опальный люд организовали больше тысячи школ. Пусть в большинстве своем не выше церковно-приходского уровня и не более сотни учеников в каждой, но все же. И необходимость в грамотеях со стороны потихонечку отпадала.

Гостить в России долго не было возможности, дома хватало дел. Так что Рюген сделал программу как можно более насыщенной – все-таки именно Россия была негласным сюзереном Померании… Ну это если опираться чисто на логику и отмахиваться от чувств к Большой Родине.

Назад он ехал задумчивый – преобразования в России поражали. Пусть он сам приложил к этому руку, но увидеть, во что начали превращаться робкие ростки реформ… Это было сильно.

«Поцарапал» тот факт, что и без него нашлось достаточно много умных креативщиков и исполнителей. Нет, умом-то попаданец понимал, что это нормально, но все равно… Ревность.

Еще на корабле Игорь начал вспоминать мелодии и песни из двадцать первого века. Медитативное состояние частенько нарушалось детьми, но все равно – к моменту прибытия в Штральзунд он записал ноты вальса «На сопках Маньчжурии» – без слов, понятное дело. Записал и несколько других музыкальных произведений.

А вот со словами было заметно хуже – свои что-то не пошли, а чужие… Тот же Высоцкий, несмотря на несомненные поэтические достоинства, никак не вписывался в восемнадцатый век. Мало того что слова в большинстве случаев никак не подходили, так еще и сама мелодика, ритмика… Да и смысл… Вон, хотя бы «Баллада о борьбе» – звучит красиво, но никак не вписывается. В принципе. И так почти со всеми – иные слова, иные понятия, иная ритмика речи…

Дома сразу навалилось: спорные дела в судах, требующие непременно его участия; организация флота сводила воедино и без того достаточно разрозненные эскадры Померании и Мекленбурга.

– Тяжко, княже, – пожаловался ему Савватей Ворон, – моряков не хватает.

– А как же твои… ушкуйники?

– А… хороши всем, слов нет – храбры да опытны. Но опыт-то какой? Пиратский, ежели по чести. Абордаж там да часовых вырезать потихонечку… Да и то купцов в основном. И ходили мы не столько на фрегатах и галерах, а чаще едва ли не на рыбацких посудинах. Другой бой, другие маневры, все другое.

– Совсем печально? – насторожился Рюген.

– Нее… есть толковые люди, просто я к тому, чтобы ты скоро результатов не ждал от флота. Ежели где десантные операции да брандеры, то справимся, а с серьезным флотом пока никак не выйдет.

– Нанять?

Савватей поморщился, наемников он не любил и пусть сам побывал в их шкуре, но… Тем лучше он знал, сколько там сволочи!