Кавказская Голгофа

   «Стихи ваши какие-то уникальны и всеобщи, – пишет отец Петр одному из своих духовных воспитанников. – Очень мне они по душе. Читал с амвона, потом говорил на их тему: что вся природа, каждый цветок, каждая звездочка – все говорит о Боге, своем Создателе. А после литургии говорил, почему тоска у А., а так-же и у меня, да и у многих... Все прекрасное наводит тоску, прямо говорит о том, что есть Наивысшая Красота – красота райская, а вот ее отблески, ее отголоски на земле дают радость и тоску каждому по первичной Красоте». Так батюшку тронули несколько скромных поэтических строчек:

Отчего так бывает? Не знаю

Только сердце сожмется в тоске, и

Облака когда вдаль провожаю

По безбрежной густой синеве;

Или полем иду колосистым

По умытой росою траве,

Или месяц струится лучистый;

Серебром на раскрытом окне.

Отчего средь весеннего буйства,

Когда к жизни природа встает,

Вдруг на сердце становится грустно,

И душа в умиленъи вздохнет?

Может, сердцу открылась нечайно

В той природе без края-конца

Необъятная вечная тайна

Созидателя Бога-Творца?

Может, сердцу откликнулся ясно;

Этой тайны несложный ответ:

С Богом свято все, тихо, прекрасно,

А без Бога прекрасного нет?

   Батюшка любил читать прихожанам и стихи своего бывшего сокурсника протоиерея Илии Воронина. Его стихи отличаются особым гражданским мужеством, верою и патриотизмом. В прошлом фронтовик, отец Илия пишет огненные строчки, пронизанные выстраданной любовью ко всем людям – живым и мертвым. Отец Петр высоко ценил поэтический дар своего собрата, а потому настаивал и по-дружески не уставал советовать ему: «Мы ведь с Вами не вечны! Пишите под копирку, оставляйте на память своим потомкам». А сам отец Илия признается, что все письма отца Петра к нему были глубокими, обстоятельными и «всегда вызывали меня на поэтические ответы». По настоятельным просьбам своего друга отец Илия стал сберегать написанные им стихи, которые со временем вышли авторским поэтическим сборником «Перезвоны сердца».

   «Душа сама подскажет вам правило»

   Батюшка много наставлял свою паству в понимании тайн церковного богослужения и строго запрещал любые посторонние разговоры в храме. Во время службы отец Петр требовал от всех внутренней сосредоточенности и молитвы. И когда сердце человека озарялось Божией благодатью, Батюшка этому искренне радовался.

   «Описанное вами о Страстях и Пасхе Христовой, ваше переживание очень радует меня, – пишет он в одном из своих писем. – Так и должно все быть. Мы не только вспоминаем, но и переживаем все то, что совершилось ради нашего спасения. Так должно бы быть во все дни жизни нашей, но увы... Остается только одно: неизменно, неотступно быть преданным Господу».

   В другом письме он разъясняет недоразумение по поводу того, что в некоторых храмах верующие встают под благословение Святой Чашей на Великом Входе: «Ваш вопрос очень простой и вы уже, наверное, сами нашли ответ на него. О Чаше освященной и не освященной вы сказали верно. Но поклоняться и благословляться ею в том и другом случае верно и полезно, и смущаться в этом случае не нужно совершенно. Вот такой пример: священнику мы целуем благословляющую руку, но если вместо руки мы поцелуем ему ноги – тоже не худо. Думаю, что это тоже правильно. У Господа ТАК все велико, что наше усердие никогда не лишне».

   Все православное и церковное для него было чрезвычайно святым и высоким и не вызывало сомнений и недоразумений. Священники, совершавшие с протоиереем Петром Сухоносовым Божественную литургию, вспоминают, что Батюшка подходил ко Святой Чаше и Агнцу с необычайным благоговением и трепетом. Он истово молился, будучи не в силах сдержать своих слез и испрашивая прощения за свое недостоинство, и принимал святое Причастие именно так, как исповедывал Бога и Спаса нашего Иисуса Христа: «яко сие есть Самое Пречистое Тело Твое, и сия есть Самая Пречистая Кровь Твоя». Перед святым престолом он горел духом, его необычайное внутреннее сосредоточение во время совершения Божественной литургии доходило даже до тех, кто стоял в коридоре.

   Федор Тимофеевич Гриценко вспоминает такой случай. Однажды Батюшка во время совершения Божественной литургии пригласил его в алтарь и благословил там читать поминальные записочки прихожан. «Я стоял справа от него, – рассказывает он. – Прочитав, и, чтобы не беспокоить батюшку, я легонечко кинул, подтолкнул их на Престол, так как сам к нему не имел права прикасаться – это я знал. Записочки аккуратно легли на Престоле, Батюшка увидел – и я тут же «схлопотал» десять поклонов за такую дерзость. Благо, что в те годы был еще молод, и тут же отбил эти поклоны».

   Когда отец Петр начинал читать Евангельское зачало, то читал его всегда внятно, четко, выразительно, с глубоким осознанием того, о чем оно благовествует. Он не комкал и не «глотал» евангельских «глаголов», при этом хорошо выговаривая букву О. Если написано «Господь» или «Богородице», то из уст отца Петра никогда не звучало «Гасподь», «Багародице». Он трудился не только над каждым евангельским словом, но и над каждой буквой этой Великой Книги.