Кавказские Дни. Парижские Дни.

Я представила себе такую сцену из давней истории: перед глазами возник один из предков Монфорже, участник Крестового похода. Он повержен Салахатдином в окрестностях Иерусалима. Рыцарь с трудом поднимается, нет, встает на колени, моля о пощаде. Сейчас его потомок, граф Монфорже, пытался вымолить прощение у мусульманки, возможно какой-то ветвью приходящейся родственницей арабскому воину. Во все века история только и делала, что перемешивала или кромсала человеческие судьбы.

- Жером, подите к Гюльнар, - взволнованно просил граф, - скажите, что я сожалею. Молите ее простить меня! Скажите ей о моем глубоком почтении!

Глубокое почтение! Бог мой! Любовь делает мужчин такими нелепыми, жалкими. А как великолепно сыграла Гюльнар! Она просто поразила нас артистическими способностями.

Жером, подхватив игру своей ученицы, серьезно ответил Монфорже:

- Мне кажется, не стоит спешить. Я передам ей ваши слова. Пусть немного успокоится.

- Что же мне делать? Уйти или остаться?

- Думаю, лучше уйти.

Монфорже со смущением взял коробок и положил в карман. Пробурчав несколько раз свое «да-да», он уныло побрел к выходу. Как только граф вышел, из боковой двери выскочила Гюльнар.

- Ну, как вам моя игра? - радостно заверещала она. -Господин граф думал при помощи подарка сделать меня своей любовницей. А мне нужен его титул! Он был очень расстроен?

- Очень! Потрясен до глубины души. Горькая чаша печали обожгла его горло.

Мы все рассмеялись. Жером сказал:

- Да уж, умница и красавица Гюльнар, здорово мы развлеклись. Должен сказать, что даже знаменитая Сара аплодировала бы вашей игре. Но замечу вам, в этом деле, которое вы называете «игрой», есть большое несоответствие. Вы, пассия такого добродетельного человека, а ведете себя, как женщина легкого поведения.

- А разве это не так? Вы намекаете на страдания Отто, если «операция» завершится успешно? Не утруждайте себя. Я не намерена провести всю свою жизнь с Отто или Монфорже. Если честно, граф не очень-то мне и нравится. Мне не по душе семейная жизнь, совместный быт. Все время вместе: вместе есть, вести подсчеты, делить все на два - это кошмар. Семья - это однообразие, тоска. Она уничтожает самые сладкие мечты, самые прекрасные чувства.

Жером, улыбаясь, смотрел на Гюльнар. Ее бестолковый монолог доставлял ему удовольствие.

- Вы рассуждаете как Наполеон. Он говорил: «Супруги днем портят друг другу настроение, а ночью портят друг другу воздух».

Хочется еще немного поговорить о привлекательности Гюльнар. Хотя я затрудняюсь выразить словами свое отношение к ней. Понимала ли я ее до конца? Все знают, как непросто выковыривать содержимое мозговых костей. То, что тебя интересует, находится под крепкой оболочкой: копаешь, копаешь, а не получается. Вот и я не могла докопаться до тех участков души Гюльнар, которые были упрятаны слишком глубоко. Видя ее способность добиваться желаемого, я вспоминала слова Ницше: «Жить для себя - это значит высвечивать свою суть и ввергать в пламя окружающих». Возможно, выделять Гюльнар среди миллионов подобных ей красивых авантюристок не совсем правильно. Но не отдавать должного ее упорству, целеустремленности и обаянию, невозможно. Однако, я повторяюсь. Скорее для себя, чем для читателя. Хочу понять причину: как удается маленькому человеку казаться большим?

- Меня озадачивает ваше стремление выйти замуж и, одновременно, нежелание быть замужем, - вновь обратился Жермо к Гюльнар. - Стоит ли из-за своего временного успеха причинять страдания двум мужчинам, Отто и Монфорже?

- Замужество еще не означает успех. Я хочу выйти замуж за очень богатого парижанина. Он должен обеспечить мне достойное имя и состояние. Разве я сказала, что разведусь вскоре после замужества? А вдруг граф помрет, не дожидаясь моей старости? Вы же заметили, что он страдает гипертонией.

- Вы опасная женщина! Такая бакинская красотка должна была оставаться заключенной в гареме. Нет, я сожалел бы об этом. Ладно, скажите, что за план зреет в вашей чудесной головке?

- Я решила не встречаться с ним до тех пор, пока не осознает серьезность моей обиды. Он так исстрадается, так изведется, что откроется, наконец, своей матушке-драконше!

На следующий день граф вновь умолял Жерома помирить его с Гюльнар. Но она вела себя холодно и напоминала бронзовую статую - ни за что! Гюльнар не ответила и на письмо графа. Четыре страницы были переполнены мольбами о прощении и покаянии. Но неожиданно вернулся Отто. И граф прекратил свои визиты. Правда, приезд Отто предполагался, за день до этого он дал телеграмму. А Гюльнар продолжала игру. Теперь она изображала любящую жену, занятую семьей уважаемую даму. А «хитрец», который набивался ей в любовники, уединился в своем доме на Сен-Жермен. Обуреваемый страстью и печалью, он остался с грозной матушкой. Жером сообщил графу о приезде Отто, и Монфорже исчез из виду ровно на месяц.