Бениогу слегка поморщился, но, взглянув на меня, сдержался, и лицо разом стало бесстрастным.
Из гостеприимства горский еврей вынесет все. Между русскими «ташкентцами»-чиновниками случались и такие, что возили с собою ветчину и колбасы, ели их на посуде хозяев и жарили в их печках. Евреи терпели и ни словом не протестовали против этого посягательства на их религиозную совесть. Молчание их вызывалось не раболепством. Городской еврей, разумеется, будет принижаться, но еврей горский сумел бы отстоять свое достоинство. Горский еврей молчал, чтобы «не оскорбить гостя», и решался терпеть из-за этого поношение. Восхвалявшие наше русское гостеприимство допустят ли возможность такого же отношения, например, нашего старообрядца к гостю, который наполнит мерзостным куревом всю горницу? Едва ли!
– Откуда леопард забрался сюда?
– Из Кабарды, верно.
– А разве там их много?
– Немного, но встречаются.
Леопарды водятся по северному и южному склону Кавказских гор; они наносят большой вред местным хозяевам, забираясь в их конюшни и хлева, похищая овец и коз. Они до того обыкновенны здесь, что в местечке Чилмас, верстах в четырех от реки Улу-Кама, в Карачае, убили раз леопарда просто палкой. Вот что рассказывает об этом местный уроженец:
«У входа в глубокое и узкое ущелье жил карачаевец Исмаил-Бегеюл-Улу. Сакля его, по здешнему обычаю, построена была из цельных брусьев, составляющих сруб, выведенный под земляную крышу. Карачаевцы – скотоводы, поэтому конюшни их, находясь под одной кровлей с саклей, отделены от жилой горницы только стеной, в которой прорублена дверь. В конюшне у Исмаил-Бегеюл-Улу, сверх того, было двое ворот, одни выходили на р. Улу-Бам, другие находились в заднем конце. Вокруг шла каменная стена, образовывавшая дворик, также с воротами. В саклях двери запираются деревянным клином, вставляемым изнутри в дверной порог, для ворот же употребляется не клин, а деревянный засов, для которого по обеим сторонам двери стоят столбы. Между столбами и стеною и ходит засов, делаемый из крепкого и гибкого дерева.
Как-то ночью, когда в сакле уже спали, жене Исмаила послышался крик козленка. Она встревожилась и разбудила мужа:
– Вставай скорее! В конюшне зверь ходит.
– Спи! Шайтан тебя задави! Какой еще зверь пройдет сюда?
Крик повторился, и Исмаил поневоле встал. Но опять все смолкло. Хозяин, обругавшись, улегся.
– Конюшня точно крепость, а ты тревожишься попусту!
Жена его тем не менее вышла. Более ста штук коз лежало подле задних ворот конюшни. Засов же оказался задвинутым не вполне, а только наполовину. Ворота показались ей подавшимися внутрь.
Луна светила ярко. Серебряный блеск ее сквозь окно точно курился над массою стада и белыми стенами сакли.
Женщина подошла ближе к воротам и только тогда увидела пеструю лапу, которая, высунувшись из-под порога, держала козленка. Толкнув ворота снаружи, хозяйка прижала лапу, но она тотчас же с силою была выдернута вон. Отворив ворота, жена Исмаила увидела, что какой-то пестрый зверь идет прочь.
Воротясь обратно, она почти не задвинула засова.
– Тебе, должно быть, привиделось! – заключил Исмаил, когда она рассказала ему обо всем. – Леопарды сюда еще не заходили.
Через два часа в конюшне опять раздался крик. На этот раз встревожился и Исмаил. Взяв винтовку, он вошел в конюшню, сопровождаемый женою, у которой в руках был пучок горящих лучин.
На этот раз все козы сбились в кучу к передним воротам и, дрожа, посматривали на задний конец конюшни.
Исмаил заметил там пестрое тело зверя, лежавшего над полузадавленным козленком. Свет от лучины, блеснув в глаза леопарду, заставил его бросить добычу и отойти к стене. По ней он стал цепляться, ища выхода. Только что Исмаил приложился, чтобы выстрелить, леопард бросился ему прямо на грудь. Завязалась безмолвная борьба: ни человек, ни зверь не уступали. Винтовка нечаянно выстрелила на воздух. У горца другого оружия не оставалось. Ему наконец с большими усилиями удалось сбросить с себя зверя, готового опять на него кинуться. Не зная, что делать, Исмаил направил дуло на хищника, который захватил его пастью. Горец несколько раз ткнул изо всей силы в горло, и зверь стал заметно смирнее, выпустив совершенно винтовку. Маневр этот повторялся еще. Исмаил поднесет винтовку к леопарду, тот схватит дуло в рот, горец и давай заталкивать его в горло. Наконец леопард стал ловить зубами не конец ружья, а старался поймать его сбоку.
– Жаль ружья, совсем испортит! – сообразил Исмаил и, бросив его, отыскал в углу сакли деревянные вилы, которые от первых двух-трех ударов разлетелись в куски. – Принеси дубину скорей! – крикнул он жене, безмолвно смотревшей на эту сцену.