Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью

Нам из этого сочинения любопытен лишь отрывок, посвящённый нападению русов на Хазарию. «В настоящее время, — пишет араб, — не осталось и следа ни из Булгара, ни из Хазара, ни из Буртаса, ибо русы напали на них и присвоили эти области себе». Конечно, «ни осталось ни следа» надо относить не к существованию перечисленных ибн Хаукалем народов, а к их независимости. Хазары упоминаются летописью через век после этого — они схватили и выдали грекам Тьмутороканьского князя Олега Святославича. Но — не на того напали, молодой князь был из таких людей, про которых говорят: этого брось в море, он выплывет с рыбой в зубах. В Византии, в неволе, Олег умудрился найти друзей и союзников и даже выгодно женился, пленив удалью и красотой знатную гречанку, Феофанию Музалон. Через некоторое время вернувшийся с чужбины живым и невредимым «Гориславич» расплатился со своими лиходеями — «козар посече»[39]. Вот после этого упоминаний о них уже не встречается, разве что Крым иногда именуют на европейских картах Хазарией-«Газзарией» по старой памяти, как иные штаты Америки носят имена истреблённых индейских племён. Буртасы — хотя им, можно не сомневаться, припомнили участие в истреблении русских дружин в 912 году — исчезают с лица земли лишь после татаро-монгольского завоевания. А уж про булгар и говорить нечего — те уже при сыне Святослава описываются летописью как сильное и богатое государство. Пойдя на них войной, Владимир даже данью облагать их не стал. Его дядя Добрыня, брат матери князя, хазарской рабыни Малки, предостерёг племянника: «Пленные все в сапогах. Такие дани платить не будут — пойдём, поищем лапотников». С Булгарией был заключён мир, причём особо оговаривалось, что булгарские торговцы не будут скупать товары у боярских и княжеских управителей, общинников-огнищан или смердов — людей из покорённых русами племён Поволжья, а будут торговать лишь в городах, не нарушая интересов русских купцов. Правда, сын хазарки не обременял себя верностью слову — и ещё два раза воевал с булгарами. Но и это говорит о крепости и богатстве Волжской Булгарии, которые трудно совместить с известиями о разгроме и уничтожении её городов русами за двадцать лет до описываемых событий. Разве что ибн Хаукаль имел в виду «чёрных булгар», потомков хана Батбая, верных псов Хазарии, — эти и впрямь исчезают с карты Восточной Европы после великого похода князя Святослава.

Ещё замечательнее отмеченное ибн Хаукалем обстоятельство — русы «присвоили себе» земли Хазарии. Далее он называет «Русской рекой» уже не Дон, как аль Масуди, а Волгу-Итиль. Стало быть, киевский государь не «сбегал» в грабительский налёт, как изображают дело иные «объективные» историки. Он раздвинул на восток русские границы до Волги, он подчинил Русской державе земли каганов к западу от неё.

Маршрут русов ибн Хаукаль изображает так: Булгар (очевидно, всё же Волжский), Хазран (очевидно, расположенный в среднем течении великой реки), Итиль и Семендер, который он помещает между Итилем и Баб-уль-Абвабом, Дербентом. Он рассказывает, что по севернокавказским исконным землям хазар русы прошли, словно разрушительный вихрь. Выражаясь в понятиях нашего времени, русы применяли тактику «выжженной земли», уделяя при этом особое внимание мечетям, церквям и синагогам. Ибн Хаукаль говорит и о местных идолопоклонниках — язычество в Дагестане сохранялось до XIX века, — но ничего не сообщает о разорении их кумирен пришельцами. Видимо, русы хорошо представляли, кто их враги. Там, где прошли карающие дружины русов, не без поэтичности отмечает ибн Хаукаль, «если что и осталось — так только лист на лозе». Уцелевшие хазары в панике спасались на морских островах в виду Дербента, где ютились в хижинах. Грохот рухнувшей империи донёсся до далёких стран, и ибн Хаукаль, по его собственным словам, записывал рассказы о нашествии северных язычников в Предкавказье по другую сторону Каспия, в Джурджане — древней Гиркании.

Если накопившийся за века гнев славян столь свирепо обрушился на Семендер, то можно лишь представить себе, насколько страшнее был он в Итиле, логовище рахдонитов, обагрённом кровью тридцати тысяч русских ратников 912 года и десятков тысяч славянских рабов до и после него. Археологи до сих пор ищут его остатки — это о многом говорит. И нам остаётся лишь представлять себе, как отражались в покрасневшей — не только от зарева огромного пожара — волжской воде ощеренные морды хищников на высоких носах русских кораблей, как рушились в эту воду пятиконечные щиты Соломона с кирпичных башен Кемлыка и как всходило над этими башнями второе солнце — Даждьбожий крест на знамени победителей. Об участи рахдонитов долго говорить не стоит. Просто поблагодарим предков за чистоплотность. Они не стали смаковать кровавые детали — не захватнической войны, справедливой мести! — в десятках книг, псалмов и пророчеств. Остался лишь космически страшный образ в былине «Фёдор Тырянин» — образ вражеской крови, чуть не поглотившей богатыря.