Казачья доля: воля-неволя

Будто камень спал с Любиной души. То есть, осталось в ней кое-что. Не камень, нет, может, заноза, которая обещала еще долго саднить, но жизнь уже показалась не такой безнадежной. Может, и в самом деле все у нее с Бабкиным сложится. Дети, по крайней мере, будут красивые, а там… Главное, чтобы будущий муж ее любил, а, судя по тому, как он на Любу смотрит, она ему до души припала.

Приятно осознавать, что тебя может полюбить такой гарный казак, по сравнению с которым Митька Иващенко – тьфу, и все!

Что еще Любе оставалось, как не уговаривать саму себя. Пусть мать, наконец, успокоится, а то все рвалась ее замуж выдавать, чуть ли не с пятнадцати лет. Еле дождалась, когда дочери семнадцать исполнилось! А Любе – что? Она вполне может… ради спокойствия других… Пусть всем будет хорошо.

Говор урядника был почти городской. Он учился в учительской семинарии. И много знал такого, чего из станичников не знал никто. Люба и прежде слышала, как казаки поминают Василия с уважением: «Что не знаешь, у Васьки спроси – у него на все ответ есть!» Но тогда она не обращала внимания на эти разговоры, потому что казак Бабкин никакого отношения к ней не имел. Он и был гораздо старше ее сверстников, успел побывать в сражениях, и Люба думать не думала, что такой бывалый воин когда-нибудь ею заинтересуется.

Говорят, ему исполнилось уже двадцать четыре года. И в станицу его отпустили в отпуск, потому что он отличился, когда казаки отражали набег горцев. И мать у него, – Любе подруга Настя рассказывала, у которой старшая сестра замужем за Васькиным братом, не так, чтобы цикавая9, невесток поедом не ест. Даже на праздники подарки дарит…

Повздыхала Люба наедине с собой, повздыхала, да и решила, что не так все и плохо. Может, потом ей совсем невмоготу с Василием станет, так и он долго дома не пробудет.

Глава девятнадцатая

Свадьбу Любы с Василием Бабкиным отгуляли, как положено. Никто бы плохого слова не сказал. И простынку людям показали – невеста невинная была. Да и с чего не быть, если она до свадьбы и не поцеловалась ни с кем, все для Митьки Иващенко себя берегла.

Родня Бабкиных была озорная. Любили выпить, посмеяться. Любили побасенки рассказывать. На другой день свадьбы ходили по дворам, ловили кур. Вроде, невзначай заходили и на чужие дворы, но при этом ряженые так плясали, такие частушки пели, что им прощали даже вот эту куриную охоту.

А какое у Любы было платье на второй день – подружки завидовали. Все спрашивали:

– Люба, где ты такое сшила?

– Не скажу! – улыбалась Люба, обнаруживая на щеках симпатичные ямочки.

Но на самом деле люди и так догадались: в городке появилась новая швея. То ли с Воронежа, то ли с Вологды. Руки золотые. И недорого берет. К ней тут же набралась целая очередь. И те девушки, что уже сосватанными были, и те, которые пока хотели обратить на себя внимание будущих женихов.

Но хоть это Любу немного развлекло. А так свадьбу она воспринимала будто в тумане. Сидела подле жениха, целовалась при криках «горько», а сама мыслями отсутствовала где-то. Почему-то думала о своей матери. Ей было куда хуже. Одна, среди чужих людей. Чего же осуждать ее за то, что она сердцем ожесточилась. И Семку любила потому, что он, наверное, на всю родню ее похож… Она подняла глаза и встретилась с взглядом матери. И рванулась к ней сердцем.

– Мама!

И увидела растерянность в ее глазах. Даже будто сожаление, что прежде была так строга к дочери, не стала ее подругой, не вызнала, что у Любы на сердце, не пригрела. Всегда была лишь строгой воспитательницей. Казалось, раз жизнь ее не слишком жалеет, то и ей нечего мягчеть сердцем к окружающим…

– Что-то, сестренка, глаза у тебя невеселые, – подошел к ней Семен.

Не могла же сказать ему Люба, что брачная ночь ее не то, чтобы разочаровала, а прямо-таки напугала. Неужели все женщины вот так же мучаются каждую ночь, испытывая одновременно боль и стыд?

– Устала немного, – сказала она брату.

– Ничего, скоро отдохнешь, – сказал он ей ободряюще, хотя Люба не поняла, что он имел в виду.

Потом, позже она подумала, что Василий мог бы ее и пожалеть. Но он только приговаривал:

– Ты потерпи, Любочка, мне же скоро уезжать, так я хочу…

– Наесться до отвала! – подсказала Люба.

Он не смутился и поцеловал ее в шею.

– Видишь, какая ты у меня умница.

Но потом привыкла к его горячности. И даже попыталась соучаствовать. Отчего он вскрикивал, на весь дом, так что на другой день Любе стыдно было смотреть в веселые глаза свекрови.

У нее теперь появилась огромная родня. Бабкины имели десять детей. Василий был восьмым сыном, так что невестки оказались в основном старше и Василия, и самой Любы.

Но при этом Василий Бабкин, как и верно о нем сплетничали, любил поговорить. Остальные его родственники в застолье сидели не в пример тише, и лишь дружно смеялись над очередной шуткой «меньшого».

– Про государыню-императрицу расскажи, – попросил на первом же семейном празднике один из его братьев.