Казачья доля: воля-неволя

– Хорошо, – кивнул Василий, под столом ущипнув Любу за бедро, – расскажу. А дело было так. Прослышала царица Екатерина Великая, царствие ей небесное, что кубанские казаки жадные, спасу нет! И решила в том убедиться. Вот в очередной свой приезд она и спросила одного из казаков, самого видного, а не хотел бы ты, Грицко…

– Почему сразу – Грицко? – выкрикнул старший брат. – Неужто, я самый жадный?

– Не без того! – засмеялись за столом. – Зато, видишь, как Васька о тебе говорит: самый видный!

– Да, Васька и сам неплох!

Тут Василий приосанился, но нити рассказа не потерял.

– Короче, выехали вместе с царской свитой и сотней казаков в степь. Говорит этому, выбранному ею казаку, царица: «Дам я тебе столько земли, сколько ты пробежишь». И казак побежал. А государыня тут же, в карете едет. Бежал казак, бежал – останавливаться нельзя, а он в полном обмундировании. И раз о том ничего сказано не было, стал казак потихоньку раздеваться на бегу. Шапку сбросил, свиту сбросил, шашку сбросил, бежит, пот утирает, но, сколько ж можно? Не выдержал, упал. Руку вперед протянул, ногтями по земле борозду провел, говорит: «И цэ мое!»

Все засмеялись. Даже те, кто историю слышал не раз, Люба тоже, не выдержав, прыснула.

– А когда ты в походе кашеварил, расскажи! – попросил второй казак.

Василий сделал вид, что смутился.

– За столом женщины, что они обо мне подумают!

– Ничего, Василько, – проговорила раскрасневшаяся от вина и смеха одна из невесток. – А ты в нужных местах помолчи, мы и так поймем.

За столом зашумели.

– Говори, чего там. Или, может, молодой жены стесняешься?

– Ничего, стыдно станет, я уши заткну! – под общий смех сообщила Люба.

– Ну, слухайте, – покашлял Василий. – Вышло так, что наш повар съел, может, свою вчерашнюю еду, или кто его чем угостил, а только у него живот не на шутку разболелся. Поставил меня десятник казакам кулеш варить. Я же не умею, говорю. А он мне: главное, побольше перцу положи, да посолить не забудь. Ну, я, понятное дело, воду посолил, а перец руками размял, чтобы погорьчей было. Стал ждать, когда вода закипит. Ведь Ванька, больной наш кухарь, недалече лежал, и подсказывал мне, что да как. С горем пополам кулеш сварил. И тут… понадобилось мне отойти по малой нужде. Когда я обратно прибежал, казаки уж думали, турки на нас напали, потому что я прыгал и орал так, что на много верст было слышно…

За столом опять дружно засмеялись, а Люба покраснела. Как он может такое рассказывать при отце, при матери? Но те будто и не замечали. И она, в конце концов, осмелела, да и выпила вина не как прежде, только пригубливая, а глядя на остальных невесток. Полстакана! И кровь ее сразу забурлила, на щеках румянец появился. А Василий между тем продолжал свои байки уже без подталкивания.

– А еще был случай, не при мне, конечно, я тогда еще малой был… Было это при жизни великого гетмана Потемкина Григория Александровича. Как-то вызвал он к себе наказного атамана и говорит: «Тут у нас на нехорошем деле офицер попался. Не то, чтобы вовсе был плох, но закон нарушил. Надо его пожурить. – «Надо, так пожурим», – говорит атаман. На другой день Потемкин его спрашивает: «Ну, что, пожурили?» – «Еще как пожурили! На землю повалили, да киями как влупили, не сразу и поднялся!» – «Как же вы смогли, бить майора?» – «Ой, и не говори, батько гетман! Еле вчетвером повалили. Здоровый бугай, никак не давался… А то, что майор, так никто у него звания не отнимал, так майором и остался…»

Наверное, казаки его любят. Служба казачья не шибко веселая, вдали от дома, и, если бы не такие весельчаки и балагуры, совсем было бы плохо.

– А однажды я русалку видел.

За столом все дружно ахнули. Видно, этого рассказа они еще не слышали.

– Русалку? – гоготнул отец Василия. – Бывало, казаки брехали, что они на Ивана Купала из реки выходят, но чтобы видеть… Обычно говорят, вон тот говорит, что его друг говорит, что ему рассказывали, но чтобы самому…

– Было так. Ранило меня в стычке с турками.

Он посмотрел в округлившиеся от сострадания глаза Любы и подмигнул ей.

– Не сильно ранило. Шашка на замахе рукав зацепила, рубанула не до кости. Лекарь рану перевязал, какой-то мазью намазал: не то с подорожником, не то еще с какой травой, он их со смальцем растирал. Завернулся я в бурку, да и прилег возле костра. Тепло, рука почти не болит. Разморило меня. Казак, помню, у огня сидел – остальные, кроме дозорных спать пошли, а он на огонь поглядывал, да потихоньку самогон потягивал… Помню, я уже второй сон видел, как услышал голос дозорного: «Васька, слухай, дивка якась за собой кличе, може пийдешь? Я вже сильно много выпил». Верите, я сначала подумал, его голос мне снится: какие там девки в голой степи? До ближайшей станицы, почитай двадцать верст… Пригляделся, а на ней такое платьишко белое, но сквозь него все видно…

– Ай, стыд какой! – ахнула свекровь.

– Ты не помнишь, и правда на Ивана Купала было? – спросила одна из невесток.