Казачий адмирал

Мусад Арнаутриомами, как обычно, сидит под навесом в низком кресле на полуюте. Занимает его рано утром и покидает с заходом солнца, когда судно на ночь ложится в дрейф или становится на якорь. Справляет нужду, не вставая, в низкий и широкогорлый глиняный сосуд с морской водой, который подносит и держит слуга, или подсовывает под кресло, под дырку в центре сиденья, вытянув из-под хозяина кожаную подушку и приспустив ему шаровары. Вечером с помощью слуги грек покидает кресло, перемещается в каюту, дверь в которую запирает изнутри. Видимо, у него есть основания не доверять своему экипажу. На столике стоит деревянное блюдо со свежей земляникой. Куплена у торговцев, которые на лодках подплывали в тартатне. Я слышал, как грек торговался с ними. Ягоды крупные и сочные. Не знаю, где их хранили, но нагреться не успели. Мусад Арнаутриомами провожает взглядом взятую мной ягоду, тяжело вздыхает, но ничего не говорит. Наверное, вспомнил, сколько земляники можно купить на тысячу дукатов.

— Думал, мы в Стамбул идем, — сказал я.

— Зачем мне в Стамбул?! — удивился грек. — Здесь дорогой товар, ничего не заработаешь.

— А где дешевый? — интересуюсь я.

Мусад Арнаутриомами задумывается ненадолго, видимо, решает, выдавать ли мне коммерческую тайну, потом вспоминает, что я и так ее узнаю, и сообщает:

— В Каффе.

Каффа — это Феодосия. Там европейские купцы вряд ли сейчас бывают. Их еще в прошлую мою эпоху в Черное море перестали пускать. Так понимаю, купец собираются прикупить там моих соплеменников для перепродажи в Александрии. Как мне рассказал Мусад Арнаутриомами, у крымских татар рабство не в почете. Убедились, что рабский труд не эффективен, а иногда и вовсе убыточен. Пленник, если его сразу не продали работорговцам, вкалывает на хозяина года три-четыре, чтобы проникся прелестями истинной религии и сделал правильный выбор. Принявших ислам освобождали сразу. Приятно осознавать, что не один ты влип. Если пленник упрямился, его отпускали на свободу. Некоторые не меняли веру, но оставались работать вольнонаемными. Крым всегда притягивал людей. Зато турки и арабы без рабов никак. Лучше жить беднее, но не работать. Помню, в начале перестройки азербайджанские предприниматели нанимали торговцами русских или украинских женщин. Сам сидит рядом, следит, чтобы ничего не украла, но платит ей деньги, чтобы работала за него. Чувство превосходства обходится дорого.

— А что, нельзя было зайти в Стамбул на пару дней?! — возмущаюсь я. — Или тебе не нужна тысяча дукатов?!

— На обратном пути зайдем, сейчас некогда, — извиняющимся тоном произносит грек.

Этот тон наводит меня на мысль, что врет Мусад Арнаутриомами, как сивый греческий мерин. Поэтому делаю вид, что поверил и меняю тему разговора.

— На Каффу напрямую пойдешь или вдоль берега? — интересуюсь я..

— Сначала вдоль берега, а потом пойду на север через море, — отвечает он.

— А почему не сразу на Каффу? — говорю я. — Ветер попутный. На день раньше придешь, а то и на два. Я всегда напрямую ходил.

Для меня каждый день неволи в тягость. Чем скорее придем в Стамбул или чем скорее станет понятно, что задумал хитрый грек, тем лучше для меня.

— Ты бывал в Каффе?! — удивляется Мусад Арнаутриомами.

— Я много где бывал, — отвечаю с хитрым видом, подхожу к рулевому и показываю ему на компасе с арабскими каракулями курс норд-ост: — Держи вот так.

Матрос ждет, не отменит ли хозяин мой приказ, а потом меняет курс. Юго-юго-западный ветер теперь становится попутным, и по команде Мусада Арнаутриомами матросы меняют латинский парус на фок-мачте на брифок. Тартана сразу разгоняется узлов до восьми-девяти. Тень от паруса грот-мачты теперь падает на люк трюма, где и укладываются матросы, чтобы отдохнуть после многочасовой гребли.

Мусад Арнаутриомами напоминает мне одного капитана, под чутким руководством которого я начинал штурманскую карьеру. После войны, когда была напряженка со штурманами, он закончил шестимесячные курсы и получил диплом. Вместо знаний к диплому прилагалось иезуитское умение использовать недостатки людей, благодаря которым этот тип не только стал капитаном, но и продержался на этом посту почти до пенсии. Он даже не умел сделать прокладку на карте, чему учат на первом курсе мореходки. На мостик поднимался только во время швартовки или постановки на якорь и при этом обязательно советовался, но не со штурманами, а со своим друганом боцманом, которого считал наиболее опытным судоводителем. Обычно в отпуск они уходили вместе. Кстати, оба были крымчанами, из Керчи. Однажды боцман заболел, попал в больницу — и под Батуми судно выбросило штормом на берег, потому что капитан самостоятельно выбрал место для якорной стоянки.

У Мусада Арнаутриомами советчиком служит молчаливый рулевой. Мне кажется, умение держать язык за зубами — его самая сильная сторона, как судоводителя. Ему не нравится, что хозяин перестал с ним советоваться, безоговорочно соглашается со мной, но вида не показывает. Я ведь надолго не задержусь на судне, так что интриговать против меня смысла нет.

Глава 3