Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Отобрали сотню самых ловких, поставили их возле ворот и заставили рубить, убитого или уставшего заменяли другим. Из укрепления, между тем, послышался голос сотника Горбатка. Стали прислушиваться, но за стрельбой, за стуком топоров, доходили лишь отдельные слова: «Деды, отцы, Сам Бог. Штыком, штыком! Два, три, подавай!..». Только и слышался его одинокий голос, пластуны работали молча, слышен был еще женский голос: «Есть! Есть!», что немало удивляло горцев. Но вот раздался треск: упал забор, сажени на 3 шириной. Волной хлынули горцы в это отверстие и опять наткнулись на штыки: передние пали, задние навалились, притоптали пластунов, но за их спиной с приподнятой шашкой; врезался в толпу сам сотник Горбатко. Он рубил направо, налево: «Не робей, братцы!» и опять сверкала его шашка, как молния в небе. Однако его подсекли, он упал на колени, чуть слышно повторяя: «Не робейте, братцы!».

Рядом с ним работал могучий богатырь, с бородой по пояс, украшенный крестом. Он отбивался прикладом, когда же перебил свой приклад на голове одного черкеса, то схватил другого за шею и стал его душить руками. Сдавленные в толпе, горцы не могли его зарубить, а подсунули кинжалы, от которых богатырь-пластун свалился возле сотника. Тут со страшным криком рванулась в толпу жена сотника Марьяна. Горцы оторопели: они еще ни разу не встречали в открытом бою «марушку». Князья кинулись было ее выручать, но Марьяна, став над трупом своего мужа, выстрелом убила одного горца, штыком проколола на смерть другого. Освирепели горцы, изрубили на куски Марьяну, князья опоздали ее выручить.

Рукопашная резня прекратилась, но небольшая команда пластунов, 7 не то 8 человек, заперлась в казарме, откуда посылала пулю за пулей: то там, то тут падали черкесы. Старшины распорядились обложить казарму хворостом и, пока его таскали, пытались вступить в переговоры. «Сдайтесь, – говорили они, – мы вам худого ничего не сделаем, все равно пропадете, нам жалко, что такие храбрые джигиты уйдут со света». Пластун, стоявший у дверей, отвечал, что не было еще примера, чтобы его братья сдавались: «Что хотите, то и делайте с нами, а лучше всего идите, откуда пришли: мы не будем стрелять». – «Русский воин; не сдается!» – крикнул другой голос из казармы. Князья еще долго уговаривали, устрашали огнем, ничего не помогло, пластуны стояли на своем. Солнце уже показалось на вершинах гор, черкесы могли ожидать приближения страшного Бабука, – так они называли генерала Бабича, – почему решились прикончить разом. Несколько человек полезли наверх казармы, но в это время загорелся хворост, казарму охватило пламенем, пальба прекратилась… Дым начал душить защитников. Они издавали раздиравшие душу крики, чаще всего слышалось: «Боже мой! Боже мой!», однако ни один не выскочил, ни один не просил пощады. Они умирали в страшных муках. Горцы, не видавшие ничего подобного, пришли в изумление, в сердца самых отчаянных проникла жалость к этим безвременно погибавшим людям.

Князья собрали партию и стали быстро отступать, боясь привлечь пожаром подкрепление. За пять верст от поста они остановились, сделали привал, стали считать убитых, перевязывать раненых. Муллы прочли молитву, все помолились за убитых братьев. После того, эфенди, или старший мулла, сказал следующее: «О, до какого стыда мы дожили, правоверные, если уже марушка двоих у нас убила! Случай неслыханный между храбрыми горцами! Это позор и наказание нам от Аллаха! Не означает ли он, что мы должны покориться Московии? Нет, не то: мы покинем родную землю, станем искать защиты у правоверного султана, вместе с ним мы ударим на Московию, и кровь наших братьев, отцов не пропадет даром – ею обольются гяуры!». Мулла закрыл глаза: он горько плакал, заплакали и горцы. Когда же эфенди открыл лицо, то громко и протяжно, как бы в укор присутствующим сказал: «Горели, сгорели, а не сдались!».

«Горели, сгорели, а не сдались!» – повторили хором все горцы, у них такой обычай – повторять последние слова старшего.

Терцы

Гребенское войско и терское