Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

В случае всеобщего призыва, черноморцы, переименованные недавно в кубанцев, выставляют грозную силу в 74 ¹/₂ тысяч: такое число казаков считается в служилом возрасте. У них своя артиллерия, конница, свои пешие батальоны, они могут составить отдельный корпус, воевать своими силами. Несмотря на долгие годы мира, на то что нынешний казак сдружился больше с плугом, стал «хлиборобом», кубанцы сберегли заветы украинской старины, как уральцы хранят старину русскую. На Кубани еще не забыто то доброе старое время, когда черноморцы величали друг друга «братом», а кошевого «батьком»; когда «лыцари» жили под соломенной крышей, в светличках о трех окнах; когда казацкие жены и матери попросту ездили в старинных кибитках, а казаки носились на стременах. Тогда за дружеской беседой пили родную варенуху, заедали мнишками; под цымбалы отплясывали «журавля» да «метелицу», тогда верили, что того, кто никогда не оглянулся, не возьмет ни пуля, ни сабля. Память отцов еще жива и свято чтится среди этого добродушного, престаю и гостеприимного воинства. А призывный клич войны бурлит запорожскую кровь. Подобно сподвижникам Богданка, гетмана Хмельницкого, атаманов Серка, Белого, Чепеги и многих других прославленных вождей Украины, Запорожья и Черноморья, их внуки так же предпочитают смерть позорной неволе, так же любят и воспевают старинную доблесть.

«Горели, сгорели, а не сдались!»

Прошло три года, как замер звук оружия на Левом фланге Кавказской Линии: смирился Дагестан, поступилась Чечня; уже старый Шамиль жил на покое, и там, где прежде карабкались по обрывам скал или пробирались дремучим лесом, мирно проходил одинокий путник, не опасаясь засады, свободно двигался транспорт, нагруженный провиантом или срочными вещами. А на правом фланге все еще кипел бой, все еще горцы надеялись отстоять себе свободу жить, как хотят, грабить, когда вздумают. По пятам врагов кубанцы, рядом с прочими войсками, подвигались все дальше и дальше за Кубань, душили волка в его собственной яме. Дорого отдавали нам горцы свою родную землю, еще дороже платился за нее русский солдат и казак своею собственною кровью и костьми.

Как в Чечне закрепляли каждый шаг вперед постройкой укреплений, так же и за Кубанью возникали укрепления, передовые посты. Они стерегли выходы из ущелий, стояли в опасных местах, но, между тем, были не велики и слабы защитой. В числе таких постов стоял одиноко, окруженный на пушечный выстрел вековым лесом, в земле непокорных натухайцев, Липкинский пост. Его круглая насыпь возвышалась в виде холма, из-за которого сиротливо глядела единственная пушка. Пластуны Липкинского поста обитали в тесном помещении, построенном в расщелине горы, куда редко заглядывало солнышко; такое же убогое помещение занимал сотник Горбатко, одинокую жизнь которого разделяла его верная жена Марьяна.

Всех защитников на Линкинском посту считалось 34 человека, в том числе урядник Иван Молька, но каждый из них нес службу за десятерых. Этих людей нельзя было обмануть, что-нибудь от них выведать. Горбатко, известный у горцев под именем «султана», считался хитрее черта. Однажды натухайцы выпросили у мирных горцев арбу с быками, нарядили своего джигита в женское платье, закутали его с ног до головы в чадру и посадили с трехлетним мальчишкой, другой горец сел за кучера. В сильный дождь арба, проезжая мимо поста, как будто невзначай опрокинулась: марушка стала кричать благим матом, ребенок тоже запищал. Человек 20 пластунов выбежало с поста, один добрый человек захватил даже топор, но хитрый горец просил, чтобы его жену, приютили на время в казарме. Доложили сотнику.