Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Полгода он провел в таком положении. На его счастье, три хозяина, которым он принадлежал, перессорились между собой, и один из них снял с пластуна свой ошейник. Пленнику полегчало и он стал теперь обдумывать свое бегство. Однажды джигиты уехали на охоту, оставив Белозора на попечение прислуги. Случай был подходящий, и пластун отлично им воспользовался. Он начал забавлять свою стражу шутливым рассказами, смешными выходками, потом пел песни, играл и, наконец, когда сняли, с него оковы, пустился в присядку. Это продолжалось с раннего утра до полуночи, караульщики так измаялись, что уснули как убитые; Белозор растянулся первым, по-видимому без чувств. Но как только все утихло, он разомкнул при помощи гвоздя свои оковы и полез через окошко, дверь-то была заперта снаружи. Окошечки в саклях маленькие, Белозор в нем и застрянь; была минута, что он не мог двинуться ни вперед, ни назад… Тут бедняга понатужился и уж вылез весь изорванный, исцарапанный до крови. Наступал рассвет, Белозор быстро сообразил, что ему далеко не уйти и бежал не к Кубани, как задумал раньше, а в горы, где скрывался несколько дней, пока не обшарили все плавни.

И в знойное лето, и в суровую зиму эти терпеливые люди идут безбоязненно навстречу всем бедам; чутко стерегут приближение врага, первые встречают его своими меткими выстрелами, первые приносят вести на посты. Повстречавшись с неприятелем, они никогда не дадут подавить себя многолюдством. Были промеры, что 5–6 пластунов несли на своих плечах целую партию: присядут за первым кустом, приложатся и ждут, грозя верной смертью. Горцы начнут оглядываться, нет ли засады, пускаются в обход, тогда бросаются в шашки – ан там торчат лишь папахи: пластунов и след простыл. Когда горцы пытались взять Крымское укрепление, что за Кубанью, они выслали сначала партию джигитов. Бабич, в свою очередь, отрядил 40 пластунов, чтоб их отогнать. Черкесы отвели их за несколько верст, потом сразу обнаружили свои силы: оказалось большое скопище, примерно от 2 до 3 тысяч; бόльшая его часть бросилась под укрепление, остальные окружили пластунов. Крыжановский был между ними за старшего. Он укрыл их под обрывом реченки, за большой колодой, после чего началось отсаживание. Ни силой, ни хитростью горцы не могли одолеть кучки пластунов: они били на выбор, не теряя ни одного заряда даром, не торопясь, метко, спокойно. Прошло более двух часов, пока укрепление отбилось и могло подать помощь героям той замечательной самообороны.

Пока не было за Кубанью наших укреплений, пластуны проникали в горы, сторожили неприятельские партии, следили за их передвижениями. При этом, скрывая свой собственный след, они то «задкуют», т. е. пятятся назад, или топчутся на месте; по следам же неприятеля узнают силу партии, когда она прошла и куда направит первый удар. В закубанских укреплениях пластуны проводили дни и ночи в поисках, оберегали наши пастбища, сенокосы, рубки дров и огороды. Нечаянные нападения стали делом невозможным. Когда начальство снабдило укрепления на случай штурма ручными гранатами, пластуны стали брать их с собой на поиски. В крайности, если не было иного спасения, они зажигали гранату, швыряли в нос шапсугам, а сами давай Бог ноги, с приговором: «Ну-те ж, ноги, та не лускайте!»

В набегах наших отрядов, громивших аулы, пластуны рыскали впереди, как ищейки, оберегали безопасность войск, намечали кратчайший путь, снимали горские пикеты. Вот к темную непроглядную ночь отряд перешел Кубань и повернул влево, через плавни. Кони спотыкаются, фыркают, пушки прыгают по кочкам, никак не убережешься, чтобы подойти тихо. Версты за три от аула отряд остановился, вырядили четырех пластунов осмотреть, нет ли пикетов и можно ли идти дальше. Пройдя половину пути, пластуны замечают, в кустах что-то блестит.

«Это огонек, – говорил урядник, – слухайте хлопци: оцей бикет безприминно надо вничтожить. Ще трошки пидийдем, а дали полизимо. Як дам вам повистку по-шакалячему, то зразу кидайтесь и давите их». Пластуны вошли в дремучий лес, чем дальше углублялись, нога все тише и тише становилась на сучья и кочки. За 200 шагов они поползли. Еще немного, урядник пискнул, они остановились, а он пополз дальше. Костер догорал. Подле него сидели четыре черкеса, пятый ходил на часах; два, должно быть, что-то варили, остальные вели беседу. Прошло с четверть часа, урядника нет, между тем, поднялся сильный ветер, нагнало тучи, грянул гром, засверкала молния. Черкесский огонек разгорелся пуще, а сами они, закутавшись в бурки, протяжно завыли: