Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Как повелось у других казаков, войсковой круг решал все дела, касающиеся войска. Он же судил виновных. В этом случае казаки следовали мудрому правилу черноморцев, которые говорили про виновного: «Берите его, да бийте швидче (скорее), а то видброщется (отоврется)!». Однажды на Дону посадили в воду московского воеводу Карамышева, за то, что он не скинул шапку при чтении царской грамоты, а стоял, «закуся бороду». Ежегодно войско избирало вольными голосами свою старшину, или начальство: войскового атамана, которому вручалась насека, или палица, оправленная в серебро; войскового есаула, наблюдавшего за порядком в войске, за исполнением постановлений войскового круга; войскового хорунжего, который хранил знамя и выносил его в круг перед лицом атамана, или же брал на свое попечение во время походов. Войсковой писарь, или впоследствии дьяк, в ту давнюю пору, когда мало занимались отпиской, был не великий человек. Гораздо больше значил, чем все упомянутые лица, совет почтенных казаков, отличенных по своему уму, заслугам войску или сабельным рубцам. Совершенно такое же устройство имел каждый отдельный городок, и станичный круг судил своего казака тем же завещанным от отцов обычаем. «Так установили отцы», – говаривали старые казаки, против чего никто не ног прекословить.

В некоторых городках старина и ее заветы соблюдались строже, в других слабее. Так жители Червленой станицы издавна отличались большим хлебосольством, приветливостью; женщины там держали себя свободнее, казаки слыли первыми наездниками. Население других городков глядело как-то суровее; от него веяло точно холодом: это мрачные постники, побывавшие в иргизских монастырях; от них исходило нарекание на червленских, что там вера не крепка. Когда гонимые на Руси раскольники стали скрываться в самых отдаленных и глухих окраинах, они, между прочим, излюбили Куму и Терек. Число скитов, а равно и скитников, с каждым годом умножалось. Скитами назывались маленькие уединенные крепости, огражденные высоким частоколом и охраняемые постами с высоких деревьев. В скиту устраивалась обыкновенно молельня, где ставили старые образа, восьмиконечные кресты; там молились двуперстным сложением, читали и пели по старопечатным книгам, ходили по солнцу. Молитва и чтение в безмолвной лесной пустыни, вид согбенного старца в клобуке и мантии, нередко в железных веригах, привлекал казаков, искавших духовного утешения. Предвещания отшельников, обрекших себя на нищету и опасности скитальческой жизни, получили силу пророчеств; простодушные казаки поверили, что спасение можно найти только в старопечатных книгах. Скоро скитники стали находить приют в самых городках, почему православные храмы закрывались и пастыри оставались без пасомых. Но казаки, чтя церковную старину, никогда не были изуверами: они староверы, но не раскольники.

Кабардинец

Воинский уряд терцев или гребенцов ни в чем не отличался от порядков в остальных казачьих дружинах. Походные казаки, прежде чем сесть на коня или в струги, рассчитывались на десятки, полусотни и сотни; тут же выбиралось вольными голосами походное начальство, начиная с десятника и кончая походным атаманом. Если последний приходился по душе казакам, они творили с ним чудеса храбрости. Власти такого атамана не было предела: жизнь и смерть ослушника зависели от единого его слова или единого знака. Службу казаки начинали в то время рано, по 15-му году; освобождались от нее лишь люди престарелые да калеки безногие, но бывало, что и старец древний карабкается на вышку, чтобы постеречь станицу, пока вернутся походные казаки. Малолетки, становясь в ряды, поступали как бы под опеку своих сродников. Их оберегали в походе, прикрывали своей грудью в кровавой свалке. Зато на привалах или ночлегах, когда старые казаки отдыхали, малолетки приучались к сторожевой службе; как это водилось у горцев, они оберегали коней, обходили дозором, окликали встречных.