Казаки на персидском фронте (1915–1918)

Мысли были прерваны. Вдруг ясно увидел в шагах двадцати сбоку серую прямую полосу.

– Дорога… Ваше благородие, дорога!

Сошли с коней. Присели. Покурить бы! Да нечего. Стали ждать. Ни вперед по дороге, ни назад никакого жилья не было. Дорога была мертва. Корнет забрался в канаву и заснул; казалось, что там меньше солнца. Прилегли и драгуны, одни на животах, головою к земле, другие старались положить голову в тень – под лошадь. Вахмистр с двумя драгунами поскакал искать полк, чтобы сообщить о выходе на дорогу. Они шли рысью, минут двадцать, примерно по той же кривой, что привела к дороге. Справа увидели пыль столбом. Переменили направление, стали приближаться. Это были казаки-хоперцы. Досада была страшная. Не хотелось говорить казакам об удачной разведке. Подскакал к толстому полковнику с шишкой на лице. Пришлось доложить.

– Ну, спасибо, – сказал в раздумье полковник, – с Богом.

Поскакали обратно и, еще не доезжая дороги, заметили далеко-далеко на ней серое длинное пятно. Там где было пятно, дороги не было видно, но пятно походило на дорожную пыль.

– Значит, там дорога, – думал вахмистр.

Один из драгун разведки тоже заметил пыль и об этом разговаривали вполголоса… Корнет проснулся. Вахмистр сказал, что о дороге доложено командиру хоперцев, что наши левее и что на дороге пыль – должно быть, караван…

Было часа четыре. Вахмистр разыскал свой полк очень скоро. Они были уже на дороге, несколько ниже к Ханекену, и как раз резали телеграфные провода линии Ханекен – Багдад. Хоперцы в это время тоже вышли на дорогу. Разведчики донесли, что движется огромный верблюжий караван. Транспорт шел из Багдада, груженный тюками товаров, и в нем было не менее трехсот верблюдов. Охрана была ничтожная. Туркам и в голову не могло прийти, что мы заберемся так глубоко к ним в тыл. Транспорт был захвачен без выстрела. Припали к земле, положив лошадей у дороги, в канавах. Когда транспорт поравнялся с линией засады, ничего не стоило его взять. Вооруженная охрана не сопротивлялась, только погонщики в ужасе поднимали руки и что-то кричали; верблюды, испуганные их криками и видом массы лошадей и людей, сбились в кучу и бессмысленно топтались на месте.

Левая колонна шла, как мы видели, не общей массой двух полков, а сотнями и эскадронами на довольно значительном расстоянии друг от друга.

С фронта Юденич во главе пограничников подошел к турецким позициям и бросился в атаку на турецкие окопы.

– Пограничники, за мной, – кричал он сухим громким голосом, и сотни солдат устремились за ним, видя, что он ни разу не наклонился под свистящими пулями.

– Должно быть, заговор от пуль знает, – говорили солдаты и бежали за высокой фигурой своего командира, жестокого человека, но бесстрашного воина. Юденич бил солдат, но за храбрость они прощали ему все. Кругом падали раненые, их места заступали другие. В бою на стоны раненых не обращали внимания. Уже дрались врукопашную, а Юденич все стоял, распоряжался и… ни разу не нагнулся. Пули шли мимо него.

В другом месте северцы и хоперцы ураганом влетели в окопы и изрубили целый батальон. Командиры полков: Северского – Гревс и Хоперского – Успенский – впоследствии в тысяча девятьсот девятнадцатом году на Кубани бывший войсковым выборным атаманом – были впереди своих частей, руководя атакой. Подполковники – северец Дзевульский и кубанец Крамаренко конкурировали в доблести друг с другом и с командирами полков. Драгуны и казаки дрались, как львы, и турки уже начали отход от Ханекена через Диалу. Силы турок во много раз были больше наших, и этот успех был достигнут исключительно благодаря хитро составленному плану и отчаянному напору казаков и драгун. В этот момент по переправе должна была открыть огонь конно-горная батарея. Артиллерия должна была окончательно решить участь почти выигранного боя.

– Почему же она не стреляет? – хриплым голосом в волнении спрашивал командир корпуса. – Пусть стреляет, – кричал он, – еще полчаса, и турки будут разгромлены…