Они появились сразу, с грохотом и с радостью. Большие, серые, они ревели, фыркали, шипели – торопили нас, как будто понимали нашу опасность… Их было много. Не менее сорока. Раненые и больные были уложены быстро, причем таких, что нуждались в посторонней помощи, оказалось несколько десятков.
Остальные, при виде возможности спастись, нашли в себе силы и, помогая друг другу и давя один другого, взобрались сами на машины. Мы спешно подсаживали солдат, швыряли их котомки и таскали ящики с патронами, винтовки, тюки и мешки.
В полчаса все было погружено. Автомобили ушли на Сираб, Резань, а некоторые и дальше, на Маньян, что у самого Султан-Булахского перевала. Командир корпуса отъехал последним, и только когда грузовики миновали линию кольца, сжимавшегося вокруг нас, стал обгонять их. Кто имел силы, кричал «ура». Усталые и измученные солдаты стремились высунуться из-под брезентов, покрывавших машины, чтобы увидеть и подбодрить своего вождя.
Сираб. Знойно, а мы отступаем.
Резань. Ночь, и нам холодно. Мы ползем к заветным горам.
Так продолжалось два дня. Табор двигался к перевалу и рос. Из частей больные и усталые все прибывали. В Маньяне казалось уже, что чуть ли не вся пехота скопилась здесь и полки растаяли.
Были образованы медицинские комиссии, которые здесь же, под открытым небом, должны были определить, кто болен и кто здоров. Кто трус и симулянт и кто в действительности настолько устал, что не может идти немедленно в строй.
Тщетно пытались некоторые начальники вернуть солдат в свои части. Полковник Юденич бегал среди лежащих вповалку тысяч больных и усталых людей и выискивал солдат своего полка.
– Что с тобой? – ревел Юденич.
– Больной, Ваше высокородие.
– Ах ты, сукин сын! Брешешь…
При этом с размаху ладонью или кулаком Юденич бил солдата по лицу, голове, куда попало.
Я был возмущен. Заявил протест и сказал, что прикажу сейчас же врачам прекратить работу по освидетельствованию. Врачи не могут своим участием в комиссиях освящать рукоприкладство.
Я это мог сделать, так как по приказанию командира корпуса заведовал эвакуацией всей санитарной части.
Отдал распоряжение и поехал искать Баратова, чтобы остановить это безумие. Баратова не нашел – он уехал за перевал.
Юденич, по-видимому, испугался и прекратил «мордобой».
После революции солдаты вспомнили Юденичу «Маньян».
Но он талантлив. Перекрасился. Говорил солдатам:
– Товарищи, я ваш, из народа. Кто мне дал эти погоны? Вы.
К тому времени Юденич был уже генералом.
– Кто дал мне этот крест? Вы.
Незлопамятен русский солдат. Простили и опять ходили вместе в бой.
Комиссии продолжали работу. С трудом отделили больных от слабых и усталых. Больных и раненых отправили в тыл – в Казвин; а кто нуждался в непродолжительном лечении и отдыхе – в Садых-Абад, что на полпути между Казвином и Аве. Кроме того, были образованы две большие слабосильные команды. Их построили колоннами и походным порядком отправили в Султан-Булах.
На флангах казаки и драгуны энергично отбивались; отходили медленно, и им удалось приостановить наступление турок по линии Мамаган – Куриджан.
На Ассад-Абадских высотах турки понесли большие потери в людях и конском составе. Наша артиллерия и пулеметчики с удобных позиций наносили неприятелю в течение двух дней неисчислимый вред. Турецкая армия была сильно расстроена. Она продолжала преследование и по Хамаданской равнине. Но жестокий отпор русских войск заставил турецкое командование отказаться от мысли атаковать еще один перевал – Султан-Булахский. Баратов учел обстановку и быстро привел расстроенные силы в порядок. Турки остановились, и наступило затишье. Штаб русских войск устроился за перевалом, в большой деревне Аве, расположенной у дороги, верстах в двенадцати к северу от Султан-Булаха. Удобных помещений было мало, а потому часть штабных учреждений разместилась в садах, в походных палатках. Командир корпуса поселился тоже в палатке.
Мы жили несколько дней сравнительно спокойно, после бурного отступления.
– А Вы знаете, – сказал мне Баратов, – я получил телеграмму: в Энзели высаживаются прибывшие пополнения… – вздохнул и добавил: – Немножко бы раньше. – Затем оживился: – По всей линии Энзели – Казвин вода в колодцах и речках заражена какою-то дрянью. Уже в Казвин ведь солдаты придут больные и усталые… Голубчик, помогите… Не могли бы Вы устроить питательные пункты. Кормить их борщом, чаем и подлечить в случае нужды.
Я смотрел на этого закаленного в боях генерала, на его твердый, энергический профиль, вспомнил Ах-Булах, наше отступление и подумал:
– А ведь ты один здесь, бедняга!
Баратов был один. Из России – никакой помощи и поддержки в течение десяти месяцев. Тыла нет. Начальника штаба нет. Помощников тоже нет. Кругом бездарность или интрига.
Глава одиннадцатая
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ