Казаки на персидском фронте (1915–1918)

Это богач – барин в роскошных одеждах, а слово его – орудие в политической борьбе. Это один из тех влиятельных дервишей, которые еще до прихода русских войск в Персию возбуждали мусульман против христиан и призывали к священной войне.

* * *

Мы получили приглашение на гимнастические упражнения. В Тегеране гостит наш знакомый – красавец Мехти – атлет, искусный повар и печатник. Это он – мастер печь пироги, из которых, как в сказке, вылетает птица.

Мехти – первоклассный механик. Единственный в Казвине в типографии местной газеты. Уезжает Мехти или занят другим делом – город без газеты. Все, что делал Мехти, – превосходно, а потому интересно посмотреть на невиданную нами персидскую гимнастику.

* * *

Рабочий день в Тегеране кончился. Уже закрыты на базаре лавки и тяжелыми засовами заперты входы в коридоры базара. Темно. Только на главной улице кое-где горят фонари. Скупым желтым светом освещен вход в ресторан. Ночные бабочки, жуки и мошкара бестолково кружат и жужжат и бьются об горячие стекла фонаря. В переулке темно. Из-за угла показался свет. Торговец гранатами. На осле, по бокам, две корзины с товаром. Между корзинами, на спине осла, прикреплена свеча под стеклянным колпаком. Покупаем гранаты. Тепло. Пряный воздух, пряные фрукты, пряная тьма.

Шли бесконечными кривыми пустынными переулками и остановились, наконец, у низенькой маленькой двери. Дом оказался врытым в землю. Чтобы посмотреть с улицы в окно, нужно присесть на корточки, а чтобы попасть в дом, – спуститься по лестнице вниз. Теперь ясно, что мы в бывшей бане, у пустого бассейна. Крыша в дырочках, с цветными стеклами. Много керосиновых ламп. Света достаточно. Вокруг бассейна много места. Скамейки для зрителей. Гимнасты – их человек десять, – внизу, у наших ног, вдоль стен. Верхняя часть туловищ оголена. Парни недурно сложены, вернее, у них хорошая мускулатура, а Мехти похож на античного героя. Взоры гимнастов устремлены на Мехти. В комнате жарко. Острый незнакомый запах. Это, должно быть, от блестящих, лоснящихся тел гимнастов-борцов. Они натерты растительным маслом. Кроме нас довольно много публики. Кто они? Говорят, любители физического воспитания и местные спортсмены пришли посмотреть Мехти.

* * *

Упражнения начались под равномерную дробь большого барабана; в них принимали участие все, кроме Мехти.

Сначала бег на месте, верчение булавами, борьба, сложные ножные упражнения и, наконец, распрямив руки, все завертелись…

Это было удивительное зрелище, восточный балет.

Фигуры кружились ритмическими, бесшумными движениями в такт ударам барабана. Вертелось все тело вокруг оси; не сгибались руки, прямо держалась голова, и только босые ноги как-то механически бесшумно отбивали такт.

Завертелся самый бассейн, все зрители и вся комната поплыли перед глазами. Что это? У меня закружилась от всеобщего верчения голова или колдовство?

Опять все на своем месте, и только внизу под равномерную дробь барабана продолжает кружиться один Мехти…

Я смотрю на барабанщика, а он – напряженно на вертящегося Мехти; и хочется остановить этот быстро движущийся большой палец барабанщика, прекратить эту дробь, ибо кажется, никогда не остановится кружиться человек, ибо связан он с дробью этой невидимой нитью, и что и барабанщик, и его барабан, и человек, что кружится, – одна заводная машинка.

Многие из упражнений казались знакомыми. Я знал, что никогда их не видел. Как будто застывшие фигуры соскочили с древних греческих барельефов и задвигались…

Бегут на месте, мечут копье, бросают диск.

Перерыв, чтобы дать отдохнуть атлету. После балета стало еще жарче… С улицы пришли еще несколько человек. Все персы. Из европейцев – только мы…

* * *

Мехти сначала поднимал огромные тяжести и выжимал их. Затем гнул пальцами большие медные монеты, вбивал голым кулаком длинные гвозди с большими шляпками в доску… Становился на руки и колени лицом вниз: ему положили на спину большую доску; на ней разместились шесть наиболее тяжелых из его товарищей и выделывали какое-то ритмическое упражнение. Ту же доску клали на изогнутую шею и плечи атлета, и топором с размаху рубили дрова… На это было больно смотреть.

Мехти стоял посреди зала и держал на плечах длинную доску. По краям, скорчившись в разных позах, повисло по четыре человека – около сорока пудов…

Мехти был неутомим. Его выдавала некоторая бледность и порывистое дыхание. Принесли квадратный стол, покрытый скатертью, с кипящим самоваром на нем, чашками, чайником.

Мехти присел и, не дотрагиваясь руками, взял край стола в зубы, поднялся и пошел вдоль стен, неся в зубах этот стол с самоваром, и остановился на несколько мгновений около нас…

Барабан напряженно отбивал дробь, но ритм был уже не тот, что прежде. Более частый, отрывистый и высокий.

Отдельным гимнастическим упражнениям соответствовал и ритм барабанной дроби; и, если можно говорить о мотиве, то и мотив. Они были разнообразны и необходимы для гимнастов. Размеренность движений, темп их и, казалось, самые движения – только от ритмической музыки удивительного барабанщика.