Казаки на персидском фронте (1915–1918)

Звезд почти не было. Чуть-чуть посветлело. Я был в поле один. Вероятно, я пошел в сторону, противоположную от города, стало уже светло, а я все шел и никакого жилья не видел. Шел без дороги и без цели, и только когда появилось солнце, вдруг стал обдумывать мое положение. Хмель стал проходить: я почувствовал несказанную красоту утра. Была зима, но воздух был так прозрачен, что горные цепи были видны с двух сторон. Я находился в огромной долине, в широком коридоре, в несколько десятков верст в ширину. Солнце уже играло на ослепительно белых вершинах горных цепей, а внизу, у моих ног, – густая и мокрая трава, покрывающая берега извилистой незамерзшей речки. Был декабрь, но над лугами и речкой стаями носились дикие утки. Мое появление пугало уток, и, тяжело поднимаясь, они снимались с мест, невысоко летя над землей. Я выжидал, пока они будут над моей головой, и боевыми патронами стрелял в гущу перепуганных птиц. Иногда слышен был отдаленный лай собак из окрестных деревень. Я старался обходить их, так как был далеко от проезжей дороги и в незнакомом месте. Ведь была война. Мне казалось, что нужно идти на восток. Я так и делал. В одном месте пришлось искать брода; не без труда, но нашел. Брод был глубокий. По грудь. Конечно, при свете дня я мог бы вернуться и идти в город, но утро было так чудесно, а обратно возвращаться не хотелось. Было уже около часу дня, когда я подходил к Г.

Я пробыл в пути больше восьми часов и прошел около тридцати верст. Хотел есть и спать. У ворот питательного пункта стоял мой автомобиль. Навстречу, осадив лошадей, на карьере ко мне подскакали два драгуна. Один из них был мой вестовой Погорелов.

– Слава Богу, Ваше Высокородие, нашлись! Господи, как мы Вас искали! Лавой рассыпались, целым эскадроном…

Глава шестнадцатая ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ПАВЛОВИЧ

Тяжело было на фронте осенью и зимой шестнадцатого года. Война длилась третий год, и, казалось, ей не будет конца. Армии изнемогали в исполинской борьбе, а из тыла приходили нерадостные вести – рост дороговизны, чрезмерная расточительность нажившихся на войне спекулянтов, обнищание рабочих и крестьян, глухое недовольство в городах. Особенно раздражали армию слухи об измене наверху, о царице-немке, о Распутине. Новости привозили свои – отпускные, кое-что узнавали из газет, а пробелы восполняла фантазия. Приезжали часто гости – из Тифлиса, Петербурга и из-за границы. Экзотический фронт привлекал. В штабе сказали, что едет к нам походный атаман всех казачьих войск, великий князь Борис Владимирович. Я впервые узнал, что есть такая высокая должность походного атамана, а на мои наивные вопросы, почему же верховным атаманом казачьих войск является не казак, получал неудовлетворительные ответы – что казачьих войск много, нужно их объединить, а потому над ними должно стоять высокое авторитетное лицо, не из казачьего сословия.

Ни к чему была эта должность; она была выдумана, чтобы занять великого князя.

Он приехал к нам с большой помпой и свитой, и почти все время был в нетрезвом состоянии. Ему устраивали парады, банкеты, дастарханы, а он заметно всех презирал. Его повезли поближе к позициям, показать казаков в строю; когда начальники частей собрались вместе, чтобы представиться, великий князь подал руку только генералам. Офицеры обиделись. Полки приводили себя в порядок, чистились, убирали коней, – лезли из кожи, а он поленился проехать к этим полкам. Офицеры в складчину угощали высокого гостя; за сотни верст послали курьера в Энзели, за рыбой и икрой к великокняжескому столу. Сели за стол. Великий князь презрительно сжал губы и громко бросил:

– Опять икра, какая гадость! Надоело.

Офицеры возмутились.

Визит великого князя Бориса Владимировича в Персию не достиг своей цели. Он не поднял бодрости в казачьих войсках и не укрепил связи армии с царствующим домом.

Весть об убийстве Распутина распространилась быстро. В течение нескольких дней. Сначала в гарнизонах, затем на позициях и на глухих этапах в горах. Об убийстве узнали с радостью и жадно интересовались подробностями. Потом робко кто-то назвал имя великого князя Дмитрия Павловича, а когда в штабе узнали, что он едет на наш фронт в ссылку, интерес достиг крайних пределов.

– Распутина убили, поздравляю вас. Великий князь замешан.

– Слыхали?

– Правда, что в наказание его отправили в Персию?

Так говорили русские и в городах, где стояли гарнизоны, и в полках.

Убийство Распутина было первым ударом грома начинавшейся грозы. Неудачи войны приписывались Двору. Политическая атмосфера была удушливой, и выстрел в Распутина давал надежду. Казалось, пройдет гроза и легче будет дышать.

* * *

Я был в Казвине и получил телеграмму от Баратова с просьбой выехать в Менджиль, встретить великого князя.