Казаки на персидском фронте (1915–1918)

Выехали на ночь, на двух «фордах»; к утру надеялись быть в Менджиле. Ночь была темная и холодная. В горах выпал снег, было мокро и скользко. Я дремал в автомобиле, тепло одетый в полушубок и укрытый буркой. Спать мешали шакалы. Злобный вой их и плач преследовал всю дорогу, и в дремоте казалось, что это плачут дома дети, что они должны давно спать, и почему нянька не может их уложить в постель… Мой сон прерывает Белянчиков.

– Вот, Алексей Григорьевич! В Энзели сейчас хорошо. Я был третьего дня, графиню возил. Выпал снег. Снег лежит, а апельсины висят! Ха! Ха! Ха! Красота!

Я что-то пробормотал в ответ, пытаясь заснуть. Должно быть, я дремал довольно долго, и открыл глаза от какого-то большого толчка. Я ехал во втором автомобиле и увидел впереди, на изгибе дороги через речку, медленно поднимающийся вверх первый «форд». Он ярко освещал генератором мокрую дорогу и хрипел и гудел на первой скорости. Я услыхал громкие отрывистые крики. Автомобиль остановился, и пассажиры выскочили на дорогу.

– Здесь, бей его! Вот, вот!

– Да не стреляйте! Хватай!

– Да он колется…

– А где же другой? Ищите, ищите…

Мы подъехали к месту происшествия и приняли участие в охоте на дикобразов. Это было постыдное зрелище. Пара дикобразов, по-видимому, далеко ушла от своих нор и была напугана ярким движущимся светом и шумом мотора. Один из дикобразов бежал впереди машины, по дороге, вперед, по-видимому, обезумев от страха. Справа был крутой склон, а слева обрыв. Может быть, зверь надеялся добежать до норы, где-нибудь поблизости, незаметной в складках рыхлого массива. Бежал только один, другой куда-то скрылся. Его настигли в одном из изгибов ущелья. Он был ранен и бежать дальше не мог. Ощетинился большими колючими иглами и хрюкал. В него бессмысленно стреляли, били винтовками, швыряли камнями. Это, должно быть, был старый дикобраз. Тяжелый – пуда полтора весом и не менее аршина длины.

Ныне покойный Г.Г. Праве был большой гурман; он уверял, что мясо дикобразов – самое вкусное в мире. Праве, по-видимому, если и ошибался, то не очень. Мы съели тонкое блюдо в тот же день.

* * *

Автомобили подкатили как-то внезапно. Группа блестящих военных стояла у питательного пункта Земского союза. Я никогда не видел великого князя и наугад подошел к высокому стройному молодому офицеру с погонами штабс-ротмистра и аксельбантами. Я угадал.

– А Вы давно в Персии? А откуда Вы? А работы много? – он засыпал меня вопросами.

– Из Москвы? Ведь я тоже москвич. Какая чудная Москва! Как я люблю ее – ведь я прожил там мое детство!

Мы осмотрели приемный покой с больными. Солдаты знали, что должен приехать двоюродный брат царя, а потому все прибралось и подтянулось. Осмотрели питательный пункт и кухню, пробовали борщ. Произвели переполох в ночлежке – огромном караван-сарае. На нарах лежали и сидели проходящие солдаты; при крике «Смирно!» сорвались со своих мест и застыли с каменными лицами, глядя на блестящую группу посетивших их гостей.

Великий князь с интересом расспрашивал об условиях жизни и работы в Персии, о климате, о болезнях, о нашей организации. В Менджиле, как всегда, дул ветер, день был холодный, и потому все скоро замерзли.

Пошли греться и завтракать.

Я приветствовал гостя и в ответ услыхал хорошие слова о Земском союзе, который на всех фронтах необъятной русской армии разделяет с ней тягости войны.

Незадолго перед этим я слыхал, как один из высоких гостей поднимал бокал за «Земский союз городов».

Несомненно, он был красив, великий князь. А глаза у него были голубые или голубовато-серые и печально улыбались. Он был взвинчен и нервничал. Спутники его были – генерал Лейминг, воспитатель и полковник граф Кутайсов.

Лейминга любил Дмитрий Павлович, а Кутайсова – нет.

Родные великого князя просили генерала Лейминга сопровождать своего питомца в ссылку.

– Чтобы Дмитрию легче было.

Флигель-адъютанта Кутайсова послали царь и царица в качестве лица, наблюдающего за великим князем. Кутайсов должен был доносить в Петербург о поведении сосланного и об условиях его жизни.

– Как тяжело, как неприятно и ложно мое положение. Быть тюремщиком! И кого? Ведь Вы же видите, какой он благородный и чистый. Как страдал отец! Но, правда, он умолял и просил его сказать… Слава Богу, Слава Богу, на нем нет крови. Он участвовал, но не убивал. Вы знаете, я отказывался от этой роли жандарма. Но он приказал мне.

Так говорил мне граф Кутайсов несколькими днями позже в Аве, в штабе корпуса…

* * *

В Казвине сегодня большой день. Командир корпуса пригласил всех начальников частей на банкет в честь приехавшего великого князя. Большой зал собрания Энзели-Тегеранской дороги декорирован и ярко освещен. Управляющий дорогой К.М. Ногаткин, мягкий и тихий обычно, сегодня в волнении. О чем-то горячо толкует с хозяином собрания офицеров при штабе корпуса.

Огромный стол, человек на полтораста, вытянулся буквой «Т»; распорядители-офицеры раскладывают на столе карточки – указывают места, предназначенные гостям.