Казань

Главбух и теперь не могла удержаться, наблюдая картину взаимного влюбления молоденькой девушки и зрелого мужчины, и с видимой завистью прокомментировала, кивая головой и показывая рукой на лоб Платона:

– «Ну, теперь Вы породнитесь! Есть примета такая! После такого удара-то! Вы, Платон Петрович, взяли девушку прямо на таран!».

Платон, усмехаясь, сам себе, мысленно, заметил: Если бы! Конечно, я её с удовольствием бы взял, прям на свой таран! И ещё как?!

Но его заветные мысли снова перебила Главбух, продолжая свою неоконченно навязчивую мысль:

– «Чешется, небось?!».

Платон, всё ещё не расставшись с мыслями о таране, искренне, не поняв вопроса, в силу своей задумчивости о Розалии, невольно переспросил:

– «Где чешется?!».

Главбух, удивлённая таким наивным вопросом Платона, чуть приоткрыла рот, невольно сделав в диалоге паузу из-за сбившегося от удивления на такую прямоту дыхания.

Розалия радостно прыснула со смеха, закрывая рукой рот и совсем отворачиваясь к окнам.

Она была безумно рада, что её чары так быстро и надёжно сработали, околдовав московского гостя.

Платон, в начале не поняв причину её смеха, невольно опустил руку, задержав её в районе паха, как бы поправляя джинсы.

Заметив это и всё поняв, теперь уже снова захихикала и Главбух.

Платон, осознав возникшую комичную ситуацию, тоже своим лёгким смехом поддержал хохотушек.

В этот момент в дверь постучали, тут же открывая её.

В бухгалтерию входил улыбающийся Сан Саныч, на ходу здороваясь и задавая почти риторический вопрос:

– «Здрасьте! Ну, как у Вас, Платон Петрович?!».

– «Всё в порядке, уже кончаем!».

Главбух тут же, чуть ли не в истерике, закатилась от хохота, со всего маху откидываясь на спинку стула, чуть было, не опрокинувшись на нём.

При этом подол её платья от резко выброшенных вверх колен, задрался на неприличную высоту, частично обнажая плотные сочные бёдра. Сан Саныч, от удивления выпучив поверх своих очков глаза, с любопытством наблюдал эту картину.

Розалия внезапно густо покраснела, усмехаясь этой шутке чуть ли не сквозь слёзы. Платон поняв, что опять лопухнулся на иносказательности своих выражений, попытался смягчить ситуацию и парировать, возникшую в связи с этим, неловкость, возвращая присутствующих к сути вопроса:

– «Ну, вот… нам… выписывают!» – сказал он, чуть не поперхнувшись на последнем слове, мысленно представив себе весь этот, опять иносказательный, процесс.

Платон решил сразу же уточнить оба непонятых остальными присутствующими момента:

– «Я имею ввиду, что заканчиваем оформление финансово-приходного ордера!» – почти чеканно молвил он.

Эта фраза, сказанная громким, твёрдым Платоновским голосом, сразу же нормализовала обстановку.

Главбух вмиг посерьёзнела, заняв исходную рабочую позицию.

А Розалия, удовлетворённо вздохнув, принялась снова рыться в каких-то своих, теперь уже вытащенных из стола, бумагах.

Найдя нужную, она резко повернулась на стуле на своей круглой и плотной, как орех, девичьей попке, одновременно отставляя одну ногу с целью встать во весь рост.

Платон невольно взглянул на встрепенувшуюся девушку, в мгновение опять сражённый красотой её нежных бёдер и мелькнувшей между ними слегка сморщенной и, как ему показалось, немного сдвинувшейся манящей белой полоской.

Розалия так резко встала, что её задравшаяся юбчонка не сразу опала, демонстрируя во всю длину её соблазнительные ножки, а бугорок её лобка и полнота губок тут же распрямили белую полоску между её аппетитными бёдрами.

В голове Платона пронеслось: я сейчас почти увидел розочку Розалии.

Но его прервал радостно-восторженный, не выдержанный, и потому почти окрик Сан Саныча, уловившего движение Платона и почти синхронно с ним повернувшего, как ведомый истребитель за своим ведущим, голову в сторону Розалии:

– «Ну и девушка! Огонь прям!».

Вновь вспыхнувшее лицо Розалии блестело на них широко раскрытыми, томными с поволокой глазами.

Платону казалось, – он надеялся, – что сейчас она, двигаясь к Главбуху с бумагами в руках, вдруг упадёт в обморок прямо к нему на руки.

Он вдруг явственно это представил, и чуть было сам не упал в обморок от нахлынувших на него одновременно сверху и снизу чувств.

Он на мгновенье зажмурился, чтобы в действительности не упасть и восстановить своё душевное равновесие.

На что въедливый, всё замечающий и словоохотливый Сан Саныч не преминул отреагировать:

– «Платон Петрович! А что это Вы так жмуритесь? Как мартовский кот!» – ехидно саркастически заулыбался Сан Саныч.

– «Наверно от удовольствия?!» – вопросительно утвердительно тут же добавил он.