Казанова

Пора. Неужели усатый балбес не уразумел, что мешает им?! Может, не хочет оставлять его без присмотра? Что ж, пускай. Джакомо протянул руку, но Заремба его опередил: решительно обняв графиню, принялся осыпать ее страстными поцелуями. Что за дьявол? Графиня и не думала сопротивляться, даже, кажется, не удивилась. Настолько близко они знакомы? Неужто и у этого солдафона есть на нее права? Как же он сразу не догадался — они тут забавлялись, пока он нюхал капусту и чудом избежал смерти. Ну конечно! Поздно он прозрел. Графиня и не думала его искать, не пыталась освободить. Хуже того: возможно, сама и приказала швырнуть его в этот вонючий подвал. Подлая сука. Кровь бросилась Казанове в голову, перед глазами задрожала красная пелена: рубить, сечь, убивать. Он еще не пришел в себя, когда изменщица, оторвавшись наконец от полковника, повернулась к нему. Безусловно, увидела ярость в его глазах, но не отшатнулась. Джакомо наклонился к ее руке, не зная: укусить или поцеловать, — но графиня ласково приложила палец к его губам:

— Глупенький, это мой муж.

Когда же — не зная, рассмеяться или еще сильней вознегодовать от этой новости, — Джакомо на всякий случай попятился, быстро схватила его руку и положила себе на грудь.

— Может, когда-нибудь еще…

Поджидавший в дверях Заремба ничего не слышал и не видел. Но… рано радоваться. Да, да. Еще две-три такие минуты, и ему не спрятать того, что начнет дырявить и без того дырявые панталоны. Скрестив перед собой руки, словно предлагая связать их или надеть наручники, Джакомо спросил:

— Я арестован?

Заремба не стал скрывать раздражение. Отослав адъютанта с ворохом карт, он неприязненно посмотрел на Казанову:

— Не морочьте мне голову. Пошли.

Больше его Джакомо не видел. Полковник со своим штабом и отборным отрядом умчались вперед, и только на биваках иногда попадались оставленные ими следы — разбитые носы еврейских корчмарей, подчистую обобранные деревни, свежие могилы в местах небольших стычек. Казанова понятия не имел, кто он в этой движущейся на запад, на Варшаву, орде: узник, военнопленный или гость, — но это не имело ровно никакого значения. В общей сумятице все перемешалось; колонны вооруженных людей и вереницы обозных телег то едва ползли по песчаным дорогам, то, подгоняемые слухами о приближающейся погоне, неслись вперед так, что пена хлопьями летела с конских морд. Слухи, к счастью, были ложными, никто их не преследовал, русский офицер с сигарой в желудке и пулей в затылке унес свою тайну в одну из безымянных могил; в общем, на некоторое время все успокоилось, темп марша замедлился, и даже появилась возможность завязывать знакомства.

Казанова не терял времени даром. С той минуты, когда, перекидывая ногу через высокий борт подводы, он увидел просиявшие от радости мордашки девочек, Иеремию, весело оскалившую пасть пятнистую дворнягу и надежно закрытую крышку кофра, к нему вернулись силы и уверенность, что худшее позади. Он был голоден и нищ, но не побежден. Месть решил пока отложить, хотя на каждом биваке высматривал, не затесалась ли в ряды кочующего войска парочка мерзавцев, по которым петля на ближайшем суку плачет. Они не все успели украсть, в кофре нашлась запасная рубашка, парик и, правда, летний, но вполне приличный кафтан. Сара и Этель залатали ему панталоны, а Иеремия на рассвете притащил откуда-то кусок жареной бараньей ноги.

Вскоре разрешилась и проблема денег. Это стоило Казанове нескольких бессонных ночей да легких опасений, как бы бравые офицеры, с которыми он свел знакомство, не изрубили его в куски, заподозрив, что в карты ему везет неспроста. Они проигрывались с треском, в пух и прах, но с достоинством; некоторые отыскивали его на вечерних стоянках и усаживали играть, и опять проигрывали. Вскоре у Джакомо скопилось больше денег, чем было до ограбления. Поэтому, обнаружив однажды туманным утром исчезновение возницы вместе с лошадью, он позволил себе купить не только кобылу, но и вполне приличного верхового жеребца.

Обязанности кучера теперь с неожиданной сноровкой исполнял Иеремия. Казанова после ночных трудов отсыпался в удобном гнездышке, которое соорудили для него на телеге Этель и Сара. Иногда он вспоминал графиню, попробовал даже записать свои недавние приключения, но только перепачкался чернилами и испортил бумагу. Пока еще он не до конца разобрался в этой истории, да и не успел забыть ее неприятные стороны, чтобы с удовольствием описывать случившееся. С наступлением же вечера седлал своего гнедого и в сопровождении дворняги отправлялся на поиски офицерских квартир.