Читаем Казейник Анкенвоя (СИ) полностью

- До утра что ли вас расталкивать? По ступенькам сами сойдете?

- Да, - отозвался я, глядя вниз на металлическую тачку, в каких обыкновенно перевозят раствор. Заявление мое оказалось довольно-таки опрометчивым. Существо стащила меня за ноги вниз, перекинуло в тачку и выкатило на прохожую часть. Я проснулся, когда существо, накренивши тачку, свалило меня у порога темной избы с окнами, заколоченными фанерой, и пропало. Я же остался лежать, запоминая обработанную почву. Лежать на почве было удобней, чем на крыльце. «Нарочно вскопали, - подумал я, - чтобы удобней лежать». Проснулся я, когда существо ткнуло меня в ребра шанцевым инструментом.

- Закинемся? - присев на корточки, существо предложило мне бумажный кулек со скользкими грибами. Тут меня даже не пустой желудок вывернуло.

- Как хотите, - существо засунуло внутрь себя целую горсть поганок. - От миом круче прет.

- Прет?

- Ну, вставляет. Какая разница.

Существо принялось выкапывать мертвую вишню.

- Да, - согласился я. - Разницы нет. Послушай, существо. Я устал и хочу спать. Ты сейчас пойди в это здание и договорись о ночлеге.

- Меня Вьюн зовут на грядке. Типа змея такая водится. Или рыба. Легко запомнить.

- Да, - согласился я. - Легко. Послушай, Вьюн. Я устал и хочу спать. А ты сейчас пойди в это здание и договорись о ночлеге.

- Вы знаете, кто его зарезал?

- Которого из нас?

- Щукина. Ведь его в магазине зарезали. Как свинью. Щукин дядя мой по матери. Он лучший был. Вообще, свой. Узнать бы, кто его зарезал. Хорошо бы узнать. Я бы эту свинью тоже зарезала.

- Нет, - соврал я. - Не знаю.

«В местную вендетту мне только ввязаться не хватает, - подумал я, запомнив,

как действует Вьюн штыковой лопатой. - Во всем остальном я уже участвую. А я, черт возьми, не участковый. И я не капеллан. Я лицо приватное. Сутулый мужчина лет пятидесяти. Почти лысый. И зрение у меня плюс три. И мигрени часто случаются. И жена меня ждет на Соколе, дом шесть квартира восемь».

- Послушай, Вьюн, - я с трудом поднялся на ноги и отряхнул с плаща комья налипшей грязи. - Не надо здесь копать. Здесь до тебя уже вскопали. Пойди, договорись о ночлеге с хозяином.

- Хозяин в магазине зарезан. Это Щукина дом.

Вогнавши лопату в рыхлый холмик, Вьюн с корнями выдернула мертвую вишню. Следом были выдернуты и два поместительных чемодана, обшитых брезентом.

- Кровать одна, - сказала Вьюн, запыхавшись. - Идемте. Пустырник вам заварю.

Поднятие чемоданов стоило Вьюну значительных усилий.

- Помочь?

Предложение мое оказалось довольно таки опрометчивым. Вьюн с чемоданами скрылась в избе, а я все еще был на дистанции. Минут пять я еще вальсировал, прежде чем заглянул на керогаз, уже разведенный участковой племянницей.

Под непрерывным огнем керогаза кипел уже ковшик с пустырником или чем-то.

Судя по обстановке, Щукин жил на узкую ногу. Бедно жил грибной плантатор. Стол со скатертью с кистями, четверка венских стульев с гнутыми спинками, буфет мореного дерева, груженый кувертами, хищными раковинами и мертвыми кораллами, кровать - и, действительно, одна, - аквариум с книгами на тумбочке.

Что еще? Полдюжины акварелей на стенах с буквой «Щ» в левых нижних углах. Все они с разных точек запечатлевали живописную морскую бухту, окруженную высокими изрезанными скалами. Присмотревшись, я узнал этот характерный рельеф. Балаклава. Случалось мне там гостить.

Пока я дрейфовал по горнице, Вьюн опорожнила ковшик с раскаленным варевом в эмалированную кружку и подала ее мне без лишних рассуждений. Кружку я тут же бросил, обжегши пальцы. Заодно, я ошпарил колено, и в сапог еще натекло. И я оживился.

- Пустырник всегда помогает, - заключила Вьюн, с интересом наблюдая, как я втаптываю в половицу эмалированный сосуд. - Сто пудов.

- Послушай, Вьюн, - изувечив кружку, я сел на кровать и скинул сапоги. - Я устал и хочу спать. А ты сейчас пойди в другое здание и договорись о ночлеге.

- И одеяло одно у Щукина, - поделилась со мной Вьюн очередными полезными сведениями, когда я одеялом накрылся.

- Даже не думай, - пробормотал я, отворачиваясь к стенке.

Она и не думала. Если думала, то не долго. Она залезла под одеяло и прижалась ко мне своей горячей поверхностью. Запоминая темноту, я целую вечность лежал с открытыми глазами. Пока не встретил Щукина. Щукин подплыл ко мне кролем, взобрался на танковую башню и потребовал свою фуражку назад. Оказывается, я сидел на фуражке его, уверенный, что на заваренном танковом люке сиживаю. А получилось, что сидел я на бронированной фуражке. А танковый люк заварила его племянница вместо пустырника.

- Прости меня, Щукин, за малодушие, - сказал я участковому. И признался, что был свидетелем его убийства.

- Ты вообще не свидетель, - ответствовал мне Щукин. - Ты потерпевший. И придется тебе еще потерпеть.

- Долго ли?

- До свидетелей, имеющих власть затворить небо, чтобы дождь на землю не шел.

- Это которые из книги «Откровение»? – спросил я Щукина. - А как же зверь, выходящий из бездны? Сразится он со свидетелями? Победит ли он их?

Щукин промолчал. С отрешенным выражением смотрел он вдаль на дымящие комбинатские трубы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее