Каждая мертвая мечта

– Ударить на Белый Коноверин, на Город Агара было бы ошибкой, тогда бы весь Юг встал на защиту Ока. Даже Вахези и Бахдара послали бы против нас войска. Но здесь есть еще один большой морской порт. В Южной Гегхии. А в порту корабли, много кораблей, на которых мы сумеем поплыть на север. Домой. В Южной Гегхии небольшая армия и слабый владыка, а потому если мы уничтожим армию Сехравина, то с легкостью захватим устье Персалии и заставим оба этих княжества пойти на уступки.

Удивил ее. Значит, вот какой у них план? Понимал ли командир повстанческой армии, сколько нужно кораблей, чтобы перевезти сто, а то и двести тысяч людей? Капитаны кораблей не славятся мягкосердечием, а если услышат об угрозе – просто сбегут в море. Их непросто заставить сотрудничать силой, а купить… Где эта бездонная сокровищница, которая даст рабам столько денег на перевозку?

Если Ласкольник тоже подумал об этом, то не подал и виду.

– Выйдете из лесов на равнины, где слоны втопчут вас в землю, – только и сказал он, ткнув пальцем в карту.

– Нет, если завершим дело с Сехравином здесь. Тогда уже не будет войск, которые смогли бы нас сдержать. Без поддержки пехоты, конницы, лучников и магов остальная часть его армии хрен чего стоит. Убьем и съедим его слонов, говорят, они довольно вкусны, захватим осадные машины и достаточно оружия, чтобы вооружиться как следует. А пока здешние князьки договорятся между собой, пока придут к общему решению, кто именно из них должен приручить ту дикарку на троне Коноверина, у нас будет уже сто тысяч солдат. Что скажешь о таком плане, генерал?

Ласкольник смерил его взглядом. Потом глянул на стол и поднял бумагу, покрытую ровными рядами цифр и букв.

– Сколько оружия вы получили нынче ночью?

– Многое повреждено. Особенно там, где сражались Уавари Нахс.

Нельзя было не заметить улыбки Уваре Льва. Но и Кахель-сав-Кирху тоже улыбался, когда продолжал:

– Но у нас достаточно доспехов, шлемов, щитов и копий, чтобы вооружить три полных полка. И почти две тысячи прекрасных военных луков. И примерно три сотни кавалерийских коней и в несколько раз больше тягловой армейской скотинки.

Внезапно он сделался серьезным.

– Моя просьба, генерал, не изменилась. Мне нужен кто-то, кто отправится с посольством к Деане д’Кллеан. Кто сумеет говорить не только от нашего имени, но и от имени Империи. Мы не желаем с ней сражаться. Бо́льшая часть рабов из Коноверина уже у нас. Пусть она освободит остальных и позволит нам закончить дело с Хантаром. Мы отправимся в Гегхию, а потом… домой. Если позволит Великая Мать.

Кайлеан глянула на лицо Ласкольника. Ничего. Даже она ничего не могла по нему прочесть.

О чем он думал? Что планировал? Неважно. Кха-дар – это кха-дар. Знает, что делать.

Наконец генерал кивнул.

– Хорошо. Мы поедем. Но, прежде чем я стану говорить о вашем деле, я скажу от имени Империи, потому что это дает нам шанс, что нас не повесят на первом попавшемся дереве.

Кор’бен Ольхевар легонько ухмыльнулся.

– Я однажды был в Белом Коноверине. Там нет деревьев достаточно высоких для такой персоны.

Взгляд Ласкольника стер усмешку с лица Фургонщика.

– Не думаю, что мне придется ехать аж в столицу. Встречусь с Госпожой Пламени примерно на половине дороги, потому что, едва лишь разнесется весть, что вы осадили Помве, она двинется против вас со всей армией.

* * *

Лагерь полка Волка, в котором стоял чаардан, уже успел собраться. Исчезли палатки, от кострищ остались только выжженные в траве черные круги, убрали стояки с оружием и кузнечную мастерскую. Только у восточной стороны вала несколько десятков наиболее серьезно раненных солдат ждали эвакуации.

Кайлеан потрясло то, как она о них подумала. Солдаты. Не бунтовщики или рабы. Солдаты.

Отряд, в котором она сражалась бо́льшую часть ночи и которым командовала, не уступал ни решительностью, ни дисциплиной профессиональной кавалерии. Но было в них нечто еще. Имперские солдаты, племенные воины, даже Молнии Йавенира всегда понимают, что последний шанс – это бросить оружие и сдаться. Пусть будет многолетняя неволя, но это всегда шанс, что враг не зарубит тебя на месте. Может, побьет тебя, наверняка ограбит и отдаст в рабство – но позволит жить.

Жить… большего и не нужно.

В этих солдатах она такого не видела. Желания жизни любой ценой. Нет, не желания: веры, что сдаться – это сохранить себе жизнь. Они шли в бой с осознанием, что этот путь для них закрыт, и все же не оглядывались. Шли без колебаний. Плохо, когда такие люди становятся твоими врагами.