Каждая минута жизни

Иван Фотиевич рассказал совершенно противоположное. Да, конечно, Максим Заремба — не сахар, и характер у него упрямый, въедливый, ершистый. Он болеет за свое главное дело — коренную реконструкцию цеха. Тем самым многим, привыкшим жить спокойно, наступает на пятки, давит на мозоли. А кому же это понравится? Вот и строчат жалобы, анонимки всякие. Не стоит обращать на них внимания.

Хотелось Тоне использовать в статье и эпизод с пожаром, когда Николай Пшеничный, токарь из цеха Зарембы, бросился в огонь, спасая оборудование, а Заремба потом вынес парня из огня. Оба герои, и оба ненавидят друг друга. Точнее, ненавидит-то Николай. Но тут есть причина: девушка между ними стоит, симпатичная, черноволосая Тамара. Разобраться в их отношениях трудно, да и вряд ли стоило вытаскивать эту сторону личной жизни Зарембы на суд читателей большой газеты.

Однако из всех разговоров, встреч Тоня смогла наконец выяснить для себя подоплеку анонимки. У кого-то крепко чесались руки, кому-то хотелось с помощью ее злого пера свалить, сбить с ног Максима Зарембу, глубоко копнувшего землю под ногами любителей нажиться за государственный счет.

Тоня решила познакомить редактора с анонимкой, а потом рассказала о своих встречах и беседах на заводе. Тот долго молчал, раздумывая, наконец спросил:

— А как вы думаете, откуда ветер дует, Антонина Владимировна? Вы-то сами кому перешли дорогу? Откуда взялась эта анонимка?

Тоня вспомнила, как в разговоре с начальником цеха Кушниром им была брошена тень даже на ее деда, легко так, словно между прочим. От кого-то в цехе стало, мол, известно о его работе в немецком госпитале в годы войны, о давней дружбе с этим самым доктором Рейчем. И до сих пор не все выяснено, есть будто бы основания думать, что хирург Богуш остался в каком-то долгу перед этим немцем и сейчас должен свой долг отрабатывать. «Извините, Антонина Владимировна, что говорю такие вещи о близком вам человеке, но вы должны досконально знать настроение нашего коллектива…»

У редактора, однако, это сообщение никакой тревоги не вызвало.

— Как видите, Антонина Владимировна, — сделал он резюме, — Заремба — человек честный и принципиальный, и эта его принципиальность не всем нравится. В ход пущены все рычаги. Не обошли стороной даже вашего деда.

— Думаю, об этом мне писать не следует, — сказала Тоня подумав.

— Опубликуем то, что вы сочтете нужным. — Редактор положил свою ладонь ей на руку. — Но не грязь и не накипь человеческой зависти нам нужна, а образ благородного труженика. Вот и поищите эти качества в вашем Зарембе. Я вполне полагаюсь на ваш вкус и опыт.

Антонина взглянула на часы, встала из-за стола и сладко потянулась. Поздно уже. Да и дед что-то задерживается. Днем позвонили, вызвали в клинику. Опять, наверное, что-нибудь случилось с девочкой, дочерью Зарембы… Кстати, о Зарембе. Договорились, что он зайдет сегодня вечером, часам к семи. Не хотелось, чтобы в таком материале были какие-нибудь «проколы», все надо выверить. Как всякий грамотный журналист, Тоня знала, что за спиной любого газетного факта должны стоять точные и неопровержимые аргументы — на случай, если найдется критик. А после острых статей от недовольных отбою не будет, это уж как пить дать. Ну, да ладно. Дело сделано, до семи еще есть время, можно и ванну принять.

Тоня напустила воды, налила, разболтала шампунь и забралась по горло в душистую пену. Рядом, в нише, красный телефонный аппарат, который она привезла когда-то из Чехословакии, вмонтировала специально для деда — на случай, если ему, не дай бог, станет плохо. Однако дед этим телефоном не пользовался. Дед вообще не принимает ванн, предпочитает прохладный, освежающий душ. Телефон любила Тоня. Можно позвонить кому-нибудь из подруг и посудачить о всяких женских делах, об общих знакомых. Можно потревожить и Андрея в его лаборатории или в кабинете, оторвать от срочных дел…

Она лежала, окутанная ласковыми всплесками воды, в пенистом озерце ванны, над ней — матовый плафон: свет падал на большое овальное зеркало над умывальником, играл веселыми зайчиками на бутылочках, флаконах, тюбиках, баночках, на множестве всяких щеточек, пилочек, ножниц, маникюрных щипчиков. Маленький комфорт с его маленькими наслаждениями. Женщина всегда должна его иметь в достаточном количестве, так думала Тоня. Без комфорта женщина просто грубеет, перестает быть женщиной. Ее нежная чувственность превращается в сварливую капризность, в грубую прихоть. «И потом все это, в конце концов, принадлежит не мне. Я отдам себя моему избраннику, хочу, чтобы моей нежностью и женственностью любовался мой будущий муж, мой верный друг, спутник и товарищ…»

Тихо зазвонил телефон — красная черепашка в нише. Тоня сняла трубку. Рука у нее мокрая, в трубку стекали капельки воды.

— Алло, алло! — закричал незнакомый голос. — Вы слышите меня?

— Я вас слушаю, — тихо и с удивлением отозвалась Тоня.

Мужской голос, очень нервный, сбивчивый, умолял выслушать его внимательно. Он звал, требовал срочно отыскать, найти, позвать…