Каждая сыгранная нота

Пока Билл собирается и уходит, Ричард пристально смотрит на Карину и молчит. У него мокрые волосы, расчесанные на чересчур ровный и аккуратный косой пробор. Он похож на мальчишку, готового сниматься на школьную фотографию. Его осунувшееся лицо гладко выбрито. Черный свитер и джинсы висят на нем мешком, они длинные и растянутые, как будто он снял их со старшего брата или одолжил у Билла. Выбитая из колеи видом кресла-коляски, заброшенного рояля, исхудавшего Ричарда, а также затянувшимся молчанием, Карина забывает, зачем пришла, и начинает задаваться вопросом, в состоянии ли он вообще говорить.

Он замечает ее «извинение» на столешнице.

— Вареники, — поясняет она. — Вино наверняка не соответствует твоим стандартам, но ведь важен не подарок, а внимание.

— Спасибо.

Ричард проходит в кухню, и только тогда Карина замечает: у него не раскачиваются руки. Висят мертвым грузом, неподвижные, одеревенелые. И обе кисти кажутся какими-то неправильными, нечеловеческими. Пальцы на правой руке все как один торчат прямо, на другой — намертво скрючены, словно когти. Он становится перед одним из молочных коктейлей, опускает голову к трубочке и делает глоток.

У него полностью парализованы руки. Он наблюдает за тем, как эта информация укладывается у нее в голове. Она улыбается, стараясь не показать, что́ чувствует на самом деле, как будто прячет свой голый ужас под пальто.

— Хочешь присесть? — Он возвращается в гостиную. — Сюда, правда, не рекомендую, — кивает он на кресло-коляску.

Из его голоса исчезла всякая мелодичность. Все слоги Ричард произносит на одной ноте, тихо, медленно, — кажется, он выуживает из патоки каждое монотонное слово.

— Ты все еще ходишь, — смешавшись, говорит Карина.

— А, так это на будущее. Кресло нужно заказывать еще до того, как оно понадобится, иначе есть риск, что его доставят через полгода после твоей смерти. Я сказал Биллу, что можно было заодно и гроб мне заказать.

Ричард смеется, но веселый смех быстро превращается во что-то совсем другое: безудержный прерывистый хрип, напоминающий противный злодейский хохот и стискивающий его горло все сильнее и сильнее, словно пытаясь убить. Карина сидит в нескольких футах от бывшего мужа и наблюдает — молчаливая свидетельница, задерживающая собственное дыхание и странным образом парализованная, не представляющая, что надо делать. На последнем всхрипе у Ричарда изо рта вылетает комок мокроты, который шлепается на экран айфона. Карина делает вид, что не замечает, как с него медленно стекает слизь.

Она отводит глаза в сторону, оглядывается через плечо на рояль и кресло-коляску. Прошлое и будущее Ричарда. Она думает о том времени, которое было заполнено разучиванием, отработкой, запоминанием, доведением до совершенства, — девять-десять часов в день, а то и больше. Снова смотрит на Ричарда, на его ни на что не годные руки. Чем он, черт подери, занимается теперь целыми днями?

— Когда оно тебе понадобится, как ты вообще сможешь попасть на улицу?

Он живет на четвертом этаже полуторавекового особняка. Лифтов нет. Пандусов тоже.

— Никак.

Он окажется в ловушке этой квартиры, запертый в собственном теле, точно русская матрешка. Вдруг Карине вспоминается табличка «Продается» перед домом.

— Будешь переезжать.

— Пытаюсь. Пока не продам эту квартиру, новая мне не по карману. Даже если снимать. Поддержание моей жизни уже стало весьма затратным проектом. Есть вероятность, что он не стоит таких вложений. Алиментов можешь больше не ждать.

— Да-да. Конечно.

Карина замолкает. Остаток на текущем счете, скудный доход с уроков игры на фортепиано, ежемесячные платежи. Она начинает подсчеты, в основном вычитания, эти уравнения ее пугают, и в данный момент в уме их не решить.

— Как Грейс?

— Ричард, она не знает. Совсем ничего не знает. Я не думала, что ты… изменишься так сильно и так быстро. Тебе надо рассказать ей о том, что происходит.

— Знаю. Собирался. Много раз. Просто все откладывал. Потом вот голос. Звучу как робот. Не хочу звонить и пугать ее.

— Напиши ей по электронной почте.

От смущения у Карины съеживается желудок, а глаза расширяются. Его руки. Он же не в состоянии набрать текст.

— У меня есть программы для распознавания речи и пальцы на ногах. Письмо я пока еще могу написать. Но она оставляет мои письма с расспросами об учебе и погоде без ответа. Я не перенесу, если напишу ей обо всем, а она не ответит.

Грейс кое-что известно, а о чем-то она не знает. Поэтому неудивительно, что она не стала хранить нейтралитет. Поддерживая мать, Грейс больше года не разговаривает с отцом. Карина не может не радоваться одержанной победе за преданность и даже пальцем не пошевелила, чтобы положить конец холодной войне, которую объявила дочь. Карина опускает взгляд в пол, на свои промокшие носки.

— Я не хотел вываливать на нее такие новости, пока она занята учебой. Думал, это может подождать…

— Пока не подвезут гроб? — уточняет Карина, превращая свое чувство вины в упрек, — эту алхимию она давно освоила в совершенстве.