Каждая сыгранная нота

Как есть, голый, садится, широко разведя ноги, на унитаз и опорожняет мочевой пузырь, направляя струю движениями таза. Сначала она попадает куда надо, но потом, как обычно, сбивается. Прежде чем закончить, он обдает мочой заднюю часть крышки унитаза, забрызгивает сиденье и пол. В голове раздается голос матери. В доме, где, кроме нее, жили муж и трое мальчишек, она то и дело отчитывала кого-то из них за жуткую грязищу, которую они развели в туалете. Он оглядывает испачканные поверхности, не имея сил хоть что-то подтереть. Прости, мам.

Опускает взгляд на свой вздутый живот. Ричард не растолстел. Несмотря на неизменную диету, состоящую из молочных коктейлей, у него серьезный дефицит веса. Мышцы брюшины начали «терять форму», расслабляться. Он становится боком к зеркалу в ванной и рассматривает себя в профиль. У него то ли пухлый животик младенца, то ли пивное брюхо старика.

А еще у него пятидневный запор. Невролог недавно посадил его на гликопирролат, антихолинергический препарат, который подавляет слюноотделение. Во рту и в горле слюны становится меньше, она не так скапливается в задней части ротовой полости. Перед тем как перейти на это лекарство, он испытал несколько приступов жестокого кашля, таких продолжительных, что Билл или кто-то другой из помощников и медперсонала, находившийся с Ричардом в одном помещении, посчитал, что тот может на месте захлебнуться собственной слюной. К счастью, средство работает, правда без минусов не обошлось. Слюны теперь действительно меньше, зато дерьма в избытке.

Недостаток общей подвижности и в своей основе жидкая, с минимумом клетчатки диета, которой он придерживается, тоже могут приводить к запорам, но, поскольку раньше подобных проблем не было, Ричард грешит на гликопирролат. Еще он принимает рилутек. Утверждается, что рилутек увеличивает выживаемость на десять процентов. Ричард сделал вычисления. Средняя продолжительность течения этого заболевания составляет от двадцати семи до сорока трех месяцев, так что с рилутеком он может рассчитывать на дополнительные три месяца жизни. Один бонусный сезон. По его самым оптимистичным подсчетам, он не дотянет и до своего пятидесятилетия.

Не обязательно, говорят люди. Посмотрите на Стивена Хокинга, продолжают они. Ну разумеется, болезнь парализует каждую мышцу в его теле, за исключением кишечника и пока бьющегося сердца, зато он сможет еще тридцать лет прожить на искусственной вентиляции легких! Вот на что, по мнению людей, он должен уповать и чем воодушевляться, откуда черпать свою стойкость и волю к жизни. Ричард еще не принял окончательного решения по трахеостомии, но, если бы ему пришлось определиться сегодня, он бы скорее предпочел умереть, чем положиться на инвазивную вентиляцию. Стивен Хокинг — физик-теоретик и гений. Он может жить в царстве своего разума. А Ричард нет. Он смотрит вниз на свои повисшие руки. Его миром, его главным увлечением, его мотивацией являлось фортепиано. Будь он блестящим физиком-теоретиком с БАС, мог бы тешить себя надеждами на эти тридцать лет. Но он пианист с БАС, потому новых календарей покупать не планирует.

Проголодавшись, он по привычке направляется в кухню. Встает лицом к холодильнику и пытается проникнуть в него взглядом, словно рентгеновским зрением представляя себе продукты внутри, которые ему не съесть, пока Билл, Мелани или Кевин не откроет дверцу и не приготовит их для него. В животе урчит. До завтрака еще два часа. Он почему-то рисует в воображении стоящую на полке дверцы бутылочку с бальзамической салатной заправкой и размышляет о сроке ее годности, гадая, не протянет ли она дольше его. Представляет себе, как Тревор, которому поручено разобрать вещи Ричарда после его смерти, будет готовить себе салат и наливать эту бальзамическую заправку в миску с зеленью.

Оставив холодильник в покое, Ричард стоит теперь перед книжным шкафом, читая надписи на корешках. Он не может вытащить книгу с полки и полистать. Под книгами лежат сложенные стопкой фотоальбомы, в них снимки с разнообразных гастролей и концертов. Эти фото самостоятельно сейчас не посмотреть. На них Ричард запечатлен во время выступлений на своих любимых площадках: в Сиднейском оперном театре, зале Рой-Томсон-холл в Торонто, Оперном театре Осло, Меркин-холле, Карнеги-холле, поместье Тэнглвуд и, разумеется, в бостонском Симфони-холле. Обложка верхнего альбома покрыта толстым слоем пыли. Он не может ее смахнуть. На нижней полке выстроились программки с нескольких сотен выступлений. Больше не будет ни новой программки, которой можно было бы продолжить уже существующий ряд, ни нового снимка, который можно было бы вставить в прозрачный кармашек пыльного фотоальбома. Ричард никогда больше не сможет играть.

Грудь сжимается, а сердце и легкие кажутся обмякшими, словно они забиты мокрым песком. Несмотря на прием гликопирролата, на глаза незаметно наворачиваются слезы. Кашлянув несколько раз, он отходит от книжного шкафа.