Каждое мгновение!

Воскобойников сидел молча и неподвижно. Только когда ГТС ухал на колдобинах, разбрызгивая гусеницами густую торфяную жижу, он неторопко брался рукой за кронштейн перед собой. Машина была, что называется, военная, легкая в ходу. И грохот движущегося, трущегося металла в кабине почти не был слышен. Мотор работал сыто и ровно, Желдаков любил эти машины — неприхотливые, выносливые и прочные, а среди них — свой командирский ГТС. И уж если проклюнется в рабочем гуле двигателя или ходовой что-нибудь невеселое — механику работа. На всю ночь — днем машина нужна Желдакову. А сам он раза два за ночь наведается: как дела идут?

Сам процесс управления послушным и мощным организмом машины, езда по залитой лунным светом низине властвовали над Желдаковым. Какой-то неуемный первобытный восторг овладевал его двадцативосьмилетней душой. Хотелось кричать, стрелять в воздух. Но в руках у него была машина, и он знал направление, куда нужно ехать, чтобы попасть к речке. Он двинул рычаги и, не сбавляя скорости, повел ГТС по целине. Лапник, словно морская вода, выбугривался перед капотом и хлынул вниз, расхлестываемый, разбиваемый гусеницами и тяжелым корпусом машины. Неслышно падали слабые северные березки. Порыв Желдакова остановил Воскобойников. Он положил ладонь на напряженную его руку.

— Не стоит, капитан, — тихо, но очень слышно произнес Воскобойников. — Пощадим землю. Ей и так предстоит еще…

Желдакову на мгновение сделалось стыдно. Он вернулся на колею, а через несколько минут уже спокойной езды впереди блеснула речка.

Сколько речек таких перешли они на своем веку, оставляя позади себя мосты, рельсы, измученные берега, покорив в обе стороны на много километров лес и все, что росло там. Желдаков подумал об этом, но ни одной речки из покоренных он не помнил. Всякий раз новая река была словно первой рекой в его жизни. Те, прежние реки, реки детства и юности он помнил. Но они стояли как-то отдельно, словно не имели никакого отношения к нему сегодняшнему. Была в этом его состоянии какая-то жадность, дикость какая-то, какая-то необразованность души. И это Желдаков смутно понимал.

Внизу под косогором вода не отражала луны, и река была черной и холодной. Они развели костерок. Хвоя горела страстно и ярко, а ветви и стебли лапника тлели, ежились в жарком, но легком пламени хвои и только потом, когда жар высушивал их, они начинали гореть ровным светлым огнем с невысоким пламенем. И это было хорошо: пламя не загораживало от них воды — и ночь оставалась прозрачной, и им было хорошо ад дно друг друга.

От воды, с гор, от самой земли веяло стойким холодом и только каменья, нагромоздившиеся здесь за многие-многие столетия, дышали чуть ощутимым, но все же необоримым теплом прошедшего дня. На ощупь они походили на кожу человека. И все это превращалось в звуки — здесь звучало все: и лунный свет, и течение реки, и молчание камней…

Рыбу ловить они не стали. Удочки и прочие снасти, которые вытащили из железного короба. ГТС, так и остались в стороне от костра неразобранные. Воскобойников лежал на солдатском полушубке, брошенном на пружинящие ветви лапника, смотрел в небо, покусывая хвоинку, а Желдаков сидел у костра, сцепив пальцы на острых коленях.

И сейчас у Желдакова сначала едва обозначилось, а потом окрепло такое ощущение, точно он — большой, сильный, гибкий, взрослый мужчина с твердым ртом и прозрачными, глядящими на мир без изумления глазами — только что родился, точно в его жизни ничего еще не случалось, а все только начинается. У него мороз пошел по коже от сознания этого.

— Скажите, капитан, — тихо проговорил Воскобойников, — вам никогда не было жутко от своего собственного прошлого?

— Не понял, — ответил Желдаков. Он действительно не понял Воскобойникова.

— Я говорю о том, что мы с вами так много настроили, так много изуродовали земли. Вот сейчас мы проложим трассу. По ней повезут лес и уголь. И здесь изменится все — фауна и флора, как принято говорить. Лес — его вырубят к северу и к югу на многие сотни километров, тогда заболотятся реки и уйдет зверь. Всякий зверь. Останутся одни бурундуки.

Воскобойников повторил слова из записей Домбровского, но Желдаков не знал этого, он не читал тех записей. Тетрадь видел, а не читал.

— Не знаю, — изумленно протянул Желдаков. Он помолчал, словно набираясь духа. — Ну вы даете, начальник! Если бы не вы это говорили…

Он осекся.

— А вы слов не выбирайте, капитан. Говорите, как думаете…

— Если бы не вы это сказали — посчитал бы за измену.

— За измену? — Воскобойников приподнялся на своем полушубке.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Или я вас не понял.

Воскобойников откинулся на полушубок, тихо смеясь.

— Поняли, значит. И все же я вам разъясню. Постараюсь разъяснить. Если мысленно продолжить нашу с вами деятельность — лет на сто вперед, — представляете себе, что будет! Железо, бетон, мосты, водопроводы с хлорированной водой, хотя возможно придумают обеззараживать иным способом, ультразвуком, например. От заповедника в десятки тысяч гектаров не останется и следа.