Каждое мгновение!

Он достал носовой платок и высморкался, и все это так печально, с таким сокрушенным выражением на лице, что стармех теперь уже повернулся к капитану всем своим тренированным, хорошо ухоженным корпусом. Взгляд его стал еще более подозрительным. Они были одинакового роста — низенькие и крепенькие, но стармех умел даже на людей значительно выше себя ростом как бы сверху смотреть. А должность его, почти равнозначная с капитанской, позволяла ему и с капитаном оставаться самим собой, и оттого они еще более были дружны и уважительны друг к другу.

— Вероятность ошибки в расчетах ноль целых пять десятых процента.

— Послушайте, а не попробовать ли вам для начала в экипажной самодеятельности, это ж оригинальный жанр!

— Вот вы смеетесь, — устало и совсем по-человечески сказал стармех, — а ведь я прав. Обычное упражнение по логике… Для начинающих… «Расстояние — вздор». Это ж вывеска.

— Не скромничайте, батенька, не скромничайте, вам цены нет. На этих… на подмостках. Ей-богу, простите старика… Но это чистейший Конан-Дойль!

— Будь мы с вами, — проговорил стармех, — будь мы с вами более компетентны в свободных профессиях, мы могли бы установить, кто это по имени и по профилю.

Капитан вновь достал из кармана радиограмму, надел очки, вчитался:

— Кор-шак… Кор-шак… или Коршак…

В конце трудового дня в капитанский салон постучали.

— Войдите, — сказал капитан из ванной.

— Мастер, — юношеский голос гремел торжеством. — Дед прав.

Капитан просунул из ванной розовое, помолодевшее личико, пряча за дверью все остальное свое. Он увидел Володю, Вовку-дока, рулевого из медицинского. Вовка-док, едва не задевая черным чубчиком за подволок, стоял посредине гостиной, трепеща от нетерпения. В его руке была книжка…

— Сколько раз я просил вас, коллега, не прибегать к жаргону. Рулевой — должность солидная и ответственная. Он принадлежит к корабельной аристократии, а вы треплетесь, коллега, как состарившийся бичмен.

— Виноват, Дмитрий Николаевич. Честно, старший механик прав. Вот… Вы громко разговаривали. И фамилия мне показалась знакомой. Я ведь жил в этом городе. И вот нашел — в нашей судовой библиотеке…

К тому часу, когда Коршак шел за Владимиром Итальяновичем по «Ворошиловску», о нем знали на корабле уже достаточно много. Система стармеха обрела на теплоходе долгую жизнь. И сам стармех был не рад этому. Но любопытство к Коршаку явилось продолжением этой игры. Теперь выясняют, тоже путем логических построений: тот капитан «Кухтуя», который обратился опрометчиво к капитану «Ворошиловска», не является ли одним из главных героев книжки? Коршак и сам уже плохо помнил, что есть в той книге, а что он только держал в своей душе тогда, когда она писалась; писал он, видя перед собой внимательные, немного насмешливые, немного удивленные глаза Сергеича. А людей, настоящих — во плоти и крови, которых он знал на самом деле, заслоняло немного театральное море, когда если солнце, то его слишком много, если шторм, — то до бутафорного грозный. Он вспомнил это свое тогдашнее мироощущение.

Книжку затаскали, она распухла, подыстрепалась и на обложке уже нельзя было разглядеть рахитичную чайку, которая, растопырив крылья и почему-то выпустив когти, точно коршун при нападении на суслика, висела над странным, времен парусного флота, рангоутом. Ее читали, передавая из рук в руки — там и чтения-то на время от вахты до вахты — и всякий раз с новым ее читателем возникали одни и те же разговоры. К Коршаку еще не обращались, но обсуждали прочитанное в книге и узнанное теперь в его присутствии. И все это не давало Коршаку возможности осмотреться, обрести себя, разглядеть хотя бы Вовку-дока, с которым жил. Впрочем, он и видел-то его пока что лишь спящего — меж вахтами…

Нехотя покачиваясь, расталкивая льдины форштевнем и боками, «Ворошиловск» легко дышал своими мощными, еще не состарившимися машинами. Потягивал опасный ветерок, и палубные надстройки обрастали льдом; еще без аврала — в порядке общих работ его скалывали, но по всему чувствовалось, что впереди предстоят дела посерьезнее. От побережья не осталось и следа. Может быть, в хорошую погоду еще и можно было бы разглядеть ниточку горного хребта на весте, но теперь заматерела полярная ночь, сделавшись одними сплошными сумерками… За Коршаком пришли: капитан звал его на мостик.

— Я должен принести вам извинения, — сказал капитан, покосившись на рулевого Вовку-дока, который при этих его словах чуть пригнулся у своего рабочего места. И Коршак понял — Вовка вынудил капитана на этот разговор. — Не принимайте близко к сердцу. Неполная загрузка работой причиной тому. По всем статьям мы должны уже быть дома. «Ворошиловск» пора доковать, команде — вдоволь берега. Подзатянулся рейсик. Вы почаще бывайте здесь, я представлю вас штурманам и палубной команде. Разговоры сами собой иссякнут. Я по себе знаю. Обида — лишь усложнит.

— Поверьте, я нисколько не озабочен, капитан, — сказал Коршак, вдруг отчетливо поняв, что он действительно не озабочен разговорами и розыгрышами, что в конечном итоге все это натолкнуло его на серьезные раздумья о сделанном.