Каждому свое

Подойдя к мосту, он положил левую руку на парапет, посмотрел вдаль и одновременно глянул на часы. До встречи оставалось 12 минут.

— Любуетесь, молодой человек? И правильно делаете! Это же знаменитый Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря.

— Извините, я приезжий.

— Вижу-вижу, потому и объясняю. Чтобы вы понимали, на какую красоту взираете.

Мужчине было лет 55–60, но выглядел он крайне неопрятно: сильно поношенный пиджак с одной пуговицей, брюки, никогда, пожалуй, не соприкасавшиеся с утюгом, с характерными пузырями на коленях. Глаза были надежно скрыты под необычными очками, у которых утерянную дужку заменяла туго скрученная тонкая веревка, наброшенная, словно удавка, на ухо.

— Четверть века правили нами басурманы-большевики, которые ни в религии, ни в искусстве ничего понимать не хотели. Теперь пришли с Запада культуртрегеры. Мы, было, в ладоши радостно захлопали. А эти «носители культуры», как последнее жулье, все ценное хватают, увязывают в тюки и отправляют домой, в Германию. Возникает извечный и неразрешимый для России вопрос: что делать? Кому верить?

Генрих пожал плечами.

— А вы не знаете? Представьте себе, я тоже, — он повернулся и, не попрощавшись, решительно зашагал прочь.

А Генрих, беспечно помахивая веткой черноплодной рябины, не спеша двинулся по мосту.

Народу было немного. Две пожилые женщины, поддерживая друг друга, медленно двигались навстречу. Их легко обогнала группа молодых ребят в засаленных рабочих спецовках. За ними, метрах в четырех, шел широкоплечий мужчина, выше среднего роста, с кепкой в руке. Заметив Генриха, он чуть замедлил движение, внимательно посмотрел на забинтованную шею, затем на легкомысленно свисающую ветку и, не ускоряя шага, пошел дальше.

В тот день Генрих долго и с удовольствием бродил по городу и лишь с наступлением сумерек вернулся в свое нынешнее жилище.

В гостиной горел свет. Висевшая над столом лампа с абажуром из веселенькой пестрой ткани четко высвечивала белоснежную салфетку, которой был прикрыт оставленный ему на столе ужин.

Генрих умылся, надел теплый свитер и с размаху погрузился в кресло, желая продлить момент наслаждения.

Итак, сегодня ночью расшифруют сообщение, переданное псковской резидентурой. Утром оно будет лежать на столе у генерала. Тот ознакомит с ним своего первого зама и Григория. В тот вечер хозяйка определенно решила вознаградить его за что-то. Под тяжелой глиняной крышкой покоились две толстые сосиски. Возлежали они в окружении пряной тушеной капусты. На десерт его ждал кофе и две пышащие сдобным здоровьем булочки.

Генрих с удовлетворением ткнул вилкой в сосиску и в ответ услышал щелчок дверного замка на втором этаже. Похоже, хозяйка решила нарушить заведенный ею же в доме распорядок.

— Добрый вечер, фрау Карин.

— Добрый вечер.

— Искренне благодарен, фрау Карин. Блуждаю в догадках, почему сегодня такой поистине царский ужин?

Карин не ответила.

Покончив с ужином, он тщательно почистил зубы, умылся, достал с полки одну из немногих покоившихся там книг. «Волшебная гора» Томаса Манна. Он лег в постель и погрузился в чтение. Более всего Генрих любил читать ночью, когда наступала тишина вокруг, и он оставался наедине с героями книг и своими мыслями. Уснул лишь под утро. Сон был недолгим, но крепким. Когда во дворе раздался шум мотора, он мгновенно встал, осторожно приподнял угол оконной шторы и выглянул во двор. Из машины вышел Гофмайер, хлопнул дверцей и направился к крыльцу.

Насколько непроницаемы были внешние бревенчатые стены дома, настолько же условными оказались внутренние дощатые перегородки.

— Доброе утро, фрау Карин!

— Доброе утро, господин Гофмайер. Что вы так рано?

— Служба. — Он снял головной убор и сел за стол. — Как наш протеже? Не очень докучает?

— Напротив. Днем гуляет, ночью читает, утром спит, — и она кивнула в сторону комнаты Генриха.

— Вот и пусть спит, а когда проснется, скажите, что он понадобится сегодня вечером. — При этих словах Гофмайер поморщился и одновременно поежился, видимо, утренняя сырая ознобь проникла за воротник, лишая тело привычного уюта.

— Что-то познабливает. Кофейку бы.

— Верное решение. Только что сварила. — Карин прошла на кухню и, вернувшись, поставила на стол кофейник с чашкой и бутылку «Hennessy» с коньячной рюмкой. Гофмайер поочередно отпил несколько глотков и того, и другого, откинулся на спинку стула. Лицо его порозовело, и зябкая дрожь ушла.

— Фрау Карин! Вы — волшебница! Вы не будете против, если я повторю столь изумительный эксперимент?

Карин с пониманием отнеслась и к тому, что эксперимент был повторен четырежды. Результат оказался предсказуем: перечень тем, затронутых в паузах между глотками, значительно расширился: