Каждому свое

Школьные воспоминания — самые яркие и самые правдивые, а потому остаются в людской памяти до конца жизни.

Пользуясь правом дамы, которое оставалось в силе в Германии и с началом войны, Карин ступила на привокзальную площадь Веймара первой. Офицер СС с лицом, не по чину озабоченным, пронесся мимо, вызвав в рядах следовавших за ней мужчин заметное оживление.

— Шниттке, дорогой, ты не представляешь, как я рад видеть тебя! Сколько лет прошло, а ты, как я смотрю, решил ничего в жизни не менять.

— Не на что.

— И то верно, — согласился эсэсовец, пожимая руку Шниттке.

У Карин сцена эта не вызвала удивления. Совсем недавно, сообщая о предстоящем приезде родственника в Псков, Гофмайер неожиданно разоткровенничался:

— Признаюсь, фрау Карин, иногда я прихожу в полный восторг от своего родственника. Нет места в Германии, где не обитали бы его бывшие однокашники по учебе, по службе, по занятиям в каком-либо авиационном, спортивном или еще Бог знает в каком клубе или обществе, включая и музыкальную школу, где он учился с неистовой увлеченностью, пусть и очень недолго. И вот сейчас, где он ни окажись, его радостно встречают друзья и знакомые, бывшие соученики, соклубники, сослуживцы и так далее.

Рассказ этот сейчас получил на глазах у Карин полное подтверждение.

Сам Шниттке считал доброе и искреннее к нему отношение чем-то само собой разумеющимся и потому воспринимал как должное.

— Разреши представить тебе моих коллег — фрау Карин, Генрих Груббе. А это — повернулся он вполоборота к своим спутникам, — мой школьный друг Отто Руге и, как я догадываюсь, наш сегодняшний путеводитель по…

— Что-то в этом роде, — перебил Руге и, учтиво склонив голову, жестом предложил гостям занять место в стоявшем рядом автомобиле, а сам взял под руку Шниттке и отвел в сторону.

— Скажи, пожалуйста, могу ли я быть откровенен с твоими людьми как с тобой?

— Как со мной — нет, — Шниттке выдержал паузу — Можешь быть более откровенным.

— Как хорошо, что ты остаешься прежним. Хоть это вселяет надежду, — грустно улыбнулся Руге, и оба направились к машине.

По городу двигались медленно, словно Руге задался целью превратить эту поездку в безмолвную экскурсию. Когда поравнялись со стоящими на постаменте Гете и Шиллером, Карин оживилась, помахала обоим весело рукой, но тут же спохватилась и тихо объяснила Генриху:

— Здесь прошли лучшие годы моей студенческой жизни. Хорошо, что все осталось, как прежде.

— Каких-нибудь двести километров от столицы, а ощущение, будто война идет где-то на другом краю планеты.

Машина тем временем выехала на шоссе, прибавила скорости, и голоса впередисидящих утонули в шуме мотора и встречного ветра. Однако так продолжалось недолго. Машина неожиданно притормозила, съехала вправо с шоссе и остановилась у небольшой гостиницы, спрятавшейся за развесистыми деревьями. И лишь широкая стрела с надписью «Отель, кафе, ресторан» обнажала манящую тайну, скрывавшуюся за деревьями.

Чуть в стороне от входа в здание стояла телега с надувными как у автомобиля колесами и двумя впряженными лошадьми, от копыт и до ресниц светло-рыжего цвета с завязанными в узел хвостами и черными шорами вокруг глаз, ограничивавшими кругозор, дабы животные не отвлекались от исполнения своих прямых обязанностей.

В зале было чисто и пусто. За одним из пяти столиков, расставленных вдоль стен, коротала время компания из трех человек. Юноша и пожилой подслеповатый мужчина в очках с толстыми выпуклыми линзами ожесточенно боролись за внимание пышной дамы с яркими от природы губами и щеками.

У юноши отсутствовала часть правой руки, и он активно жестикулировал ее остатком, изображая то железнодорожный семафор, то чайник, из которого выливался кипяток. Пожилой ухажер, будучи лишен преимуществ своего соперника, ибо обе руки были у него в наличии, стремился заполнить вакуум своим обаянием, непрерывно и нежно поглаживая мясистую руку, щедро предоставленную ее хозяйкой.

Надо признать, что дама оказалась весьма благодарным и слушателем, и зрителем одновременно. Она по достоинству отдавала должное усилиям обоих обожателей, свидетельством чему были громкий грудной смех и плавные в такт покачивания наиболее соблазнительными частями тела.

Увлеченные собой, они никак не отреагировали на появление гостей, которые сели за столик у противоположной стены. Хозяин, напротив, тут же подбежал к ним, чтобы принять заказ, затем на столе мгновенно появились тонко нарезанные колбаса, сыр и суррогатный кофе, почему-то в глиняных кружках.

— Прежде, чем мы окажемся на объекте, считаю необходимым сориентировать вас относительно ряда моментов, — Руге глянул в сторону однокашника, ибо авторитет, сложившийся в годы совместной учебы, не меркнет и не утрачивается со временем.

Шниттке сделал два глотка из кружки, откинулся на спинку стула и вытянул ноги:

— Будем тебе крайне благодарны.

— Концлагерь — это закрытое от посторонних глаз государство в государстве, в котором миллионы пленных не живут, а существуют, подчиняясь не закону, а лишь воле вооруженных людей, их охраняющих.