Каждому свое

— Слушаю.

— Как вы думаете, не согласится ли фрау Кох продать Заиру? У моего отца небольшое поместье под Берлином, есть две лошади, а такая красавица украсила бы его хозяйство.

— Не продолжайте! Если вам удастся, вы спасете воистину редкое по красоте чудо природы. Однако учтите, что фрау Кох может запросить у вас кучу денег.

* * *

Охваченные ажиотажем и предвкушая приближающийся апофеоз праздника, присутствовавшие не заметили возвращения в манеж Карин и были всецело заняты друг другом, а хозяйка — прибывшим из Берлина полковником и соблазнительным шансом на быстрый успех.

— Господа, — обратилась Ильзе к толпе, заметно потучневшей за счет постоянно прибывающих лагерных надзирателей в эсэсовских униформах и их жен. — Сегодня я впервые представляю придуманный мною аттракцион. Он рассчитан на дам, хотя не исключает и участия мужчин в качестве советников и помощников.

Несколько минут спустя праздная толпа двинулась вперед по дорожке, засыпанной ярко-желтым мелким песком. Слева — густозеленые колючие кусты шиповника, украшенные мелкими отцветающими розочками, справа — стена колючей проволоки, закрепленной на столбах, склонившихся под тяжестью повиснувших на них фонарей, высвечивавших узкую полоску земли под оголенными электропроводами.

Колонну гостей возглавляла уверенно взиравшая на жизнь и менее уверенно стоявшая на ногах сильно подвыпившая фрау Кох. Неожиданно толпа остановилась, и в полутьме послышалась отрывистая команда «Hoseranter!». Одновременно вспыхнули прожекторы, ярко осветившие шестерых голых мужчин, стоявших со спущенными штанами на небольшом возвышении и в непосредственной близости от колючей стены.

Слепящий свет, ударивший в глаза, лишал их возможности видеть собравшихся по другую сторону. Да, судя по всему, они их и мало интересовали. Все шестеро жадно смотрели поверх развлекавшихся у их ног тюремщиков. Суровый взгляд узников, выставленных на потеху пьяной толпе, был обращен вдаль и упирался в смутные очертания горы, поросшей густым лесом, туда, где между стройными елями гуляла свобода.

— Итак, выбирать и давать пояснения могут только женщины, мужчины — лишь советовать, — повторила Ильзе жесткие условия аттракциона. Начало положила ближайшая подруга хозяйки, «страшила Марта».

— Мой выбор — второй справа. Внешние габариты его инструмента особого впечатления не производят, однако многообещающая потенция, таящаяся внутри, очевидна. Требуется лишь активное вмешательство извне, и его скрытые возможности предстанут на всеобщее обозрение. — Она пьяно скрутила губы для поцелуя, отчего стала еще страшнее. Толпа сально захихикала.

— Думаю, наша подруга оказалась в плену ложных представлений, — вступила в дискуссию жена второго коменданта лагеря. Хмель привел ее к серьезному философскому обобщению: — Из ничего не может возникнуть что-то.

Очевидного никто оспаривать не стал. Для Генриха пьяный бред подвыпивших дам на фоне раздетых догола беспомощных мужчин выглядел чем-то, близким к извращению.

Он сам не заметил, как, грубо растолкав полупьяных надзирателей, пробился вперед и почти уткнулся в колючую проволоку.

В свете прожекторов все шестеро походили более всего на восковые фигуры, лишенные каких-либо признаков жизни. Но вот с горы потянуло холодом, и он увидел, как кожа на теле замыкавшего печальную шеренгу покрылась мурашками. Генрих глянул ему в лицо и отпрянул — оно показалось ему знакомым. Здесь, в Германии, он ощущал себя в другом мире и потому встречу с человеком из прошлого мог сравнить лишь со свиданием с усопшим. И чем пристальнее он вглядывался в это лицо за колючей проволокой, тем более убеждался, что видит его не впервые.

Словно в подтверждение того, узник слегка повернул голову, скосил оба глаза, стараясь пробиться взглядом сквозь слепящие лучи. И пристально посмотрел в сторону Генриха.

«Дубровский! Как же я сразу его не узнал! Как он изменился, похудел и состарился. Но почему он здесь? Глупый вопрос — война».

Он продолжал стоять неподвижно, давая мыслям возможность оформиться во что-то конкретное. Но обрести четкость им все не удавалось, слишком велико было потрясение.

Как раз в этот момент на авансцену вышла небольшая группа мальчишек, детей лагерных надзирателей. Они были одеты в одинаковые, защитного цвета рубашки и короткие затерто-засаленные замшевые штаны. Самый долговязый, с лицом, усыпанным веснушками и прыщами, поднял с земли горсть камней и швырнул за ограду в голых заключенных. Остальные последовали его примеру. Странно, но узники даже не делали попыток увернуться от сыпавшегося на них каменного ливня. У одного на щеке образовалась громадная гематома, у другого носом хлынула кровь.

Кто-то осторожно взял Генриха под руку и потянул из толпы.

— Пойдемте, нам тут делать нечего. — Карин говорила тихо, но настойчиво и уверенно.

Он бросил взгляд в сторону Дубровского, но еще раз убедился в том, что он его не видит.

Обратный путь пролегал через сильно захмелевшую толпу, бурно обсуждавшую представившееся ее глазам зрелище.

— Марта права, не величина, а продолжительность играет роль!