Каждому свое

– Нет! – громко воскликнул Титженс. – Тебя саму обманул какой-то негодяй. Я всегда считал, что женщина, обиженная мужчиной, вправе – и даже обязана ради собственного ребенка – обидеть другого мужчину в отместку. Начинается противостояние женского и мужского. И я оказался этим мужчиной – такова была Божья воля. Но ты не превысила своих прав. Я никогда не откажусь от этих слов. Ни за что!

– А другие! И Пероун… – проговорила Сильвия. – Я знаю, что ты готов оправдать каждого, кто действует смело и открыто… Но ведь это погубило твою мать. Осуждаешь ли ты меня за то, что я ее убила? Считаешь ли ты, что я испортила ребенка?..

– Нет… Я хочу поговорить с тобой об этом, – сказал Титженс.

– Не считаешь!.. – воскликнула Сильвия.

– Ты же знаешь, что не считаю, – спокойно сказал он. – Пока я был с ним и воспитывал его честным англиканцем, я боролся с твоим влиянием на него. Я благодарен тебе за то, что ты поделилась со мной своими опасениями о моем разорении и смерти. Это правда. Я не смог бы собрать до завтра и сотни фунтов. А посему я определенно не тот человек, который способен в одиночку поставить на ноги наследника Гроби.

– Все мои деньги – до последнего пенни – в твоем распоряжении, – начала было Сильвия, но тут в комнату вошла горничная, Телефонная Станция; она решительно приблизилась к хозяину и протянула чью-то визитку.

– Попросите его подождать пять минут, – велел Титженс.

– Кто это? – спросила Сильвия.

– Один господин, – ответил Титженс. – Дай мне договорить. Я никогда не считал, что ты испортила ребенка. Ты учила его лгать во спасение. На вполне понятных папистских основаниях. Ничего не имею против папистов и против их лжи во спасение. Однажды ты велела ему подсунуть лягушку в ванную к Марчент. Я ничего не имею против того, чтобы мальчик подсовывал своей няне лягушек. Но Марчент – пожилая женщина, а наследник Гроби должен уважать всех пожилых дам, а уж старожил Гроби особенно… Ты, возможно, и не думала о том, что мальчик будет наследником Гроби…

– Если… если твой второй брат убит… А как же твой старший брат?.. – спросила Сильвия.

– У брата есть любовница-француженка, она живет рядом с Юстонским вокзалом. Они проводят вместе те дни, когда нет скачек, и так уже больше пятнадцати лет. Но она не соглашается выйти за него, а возраст у нее уже не детородный. Так что иных претендентов нет…

– То есть ты разрешаешь воспитать ребенка католиком? – уточнила Сильвия.

– Римским католиком… Научи его, пожалуйста, использовать в разговорах со мной именно это название, если мы еще когда-нибудь с ним увидимся…

– О, слава Богу за то, что Он смягчил твое сердце. Теперь беда отойдет от нашего дома.

Титженс покачал головой:

– Не думаю. Разве что от тебя. Очень может быть, что и от Гроби. Возможно, пришло время, когда поместьем снова должен управлять папист. Ты читала, что писал историк Спелден об «осквернении» Гроби?

– Да! – воскликнула Сильвия. – Самый первый Титженс, который пришел вместе с Вильгельмом Оранским, чудовищно обошелся с местными жителями-католиками…

– Таковы они, суровые голландские нравы, – проговорил Титженс. – Но давай-ка продолжим. Время еще есть, но его не слишком много… Мне нужно увидеться с тем господином.

– Так кто он? – спросила Сильвия.

Титженс собирался с мыслями.

– Моя дорогая, – начал он. – Можно тебя так назвать? Все же мы уже довольно давно враждуем, а речь идет о будущем нашего ребенка.

– Ты сказал, «нашего ребенка», а не просто «ребенка»…

– Прости меня за то, что поднимаю эту тему, – очень обеспокоенно проговорил Титженс. – Наверное, тебе больше нравится думать, что он – сын Дрейка. Это невозможно. Это было бы против самой природы… Я так обеднел, потому что… прости меня… Я потратил очень много денег на то, чтобы отслеживать ваши с Дрейком перемещения перед нашей свадьбой. И если тебе станет легче от новости о том…

– Станет, – сказала Сильвия. – Мне… Мне было ужасно неловко обсуждать этот вопрос со знающими людьми и даже с мамой… Мы, женщины, такие невежественные…

– Понимаю, – сказал Титженс. – Вероятно, даже от мыслей об этом становилось неловко. – Тут он замолчал, задумавшись, но вскоре продолжил: – Но это все не важно. Ребенок, рожденный в официальном браке, по закону принадлежит отцу, и если мужчина, считающий себя джентльменом, становится отцом, он обязан достойно принять последствия: супруга и дитя должны стать для него превыше всего остального, даже если ребенок чужой. Дети, рожденные и в худших условиях, чем наши, становились членами благородных семейств. А я полюбил малютку всем сердцем и душой в ту же минуту, когда его увидел. Может, в этом все дело, а может, я чересчур сентиментален… Так вот, пока я был здоров, я боролся с твоим влиянием, ибо оно было католическим. Но теперь я болен, и то проклятие, которому я подвергся, может перейти и на него.

Он замолчал, а потом добавил:

– «И должен я скрыться в лесу, изгой, одинокий странник!»… Самое главное – защити его от проклятия…