Каждые сто лет. Роман с дневником

Из-за этой условной «колонны» многое виделось иначе. Например, папа и его вторая семья. Чем больше Ксана думала, что рано или поздно отец уйдёт от них и будет жить в доме на Волгоградской, тем чаще ей хотелось не задержать, а ускорить разрыв родителей. Она всем своим существом чувствовала, как мучается папа: давно сделав выбор, не мог решиться довести всё до конца. Ждал, пока дети вырастут, встанут на ноги… Но ведь дети никогда по-настоящему не вырастают, размышляла Ксана, просто у них появляются свои дети, которым тоже нужна помощь, – и это будет длиться бесконечно. Должно произойти что-то такое, чего папа не сможет вытерпеть – и уйдёт. Но что это будет? И будет ли вообще?

Как удобно наблюдать за человеком, когда он тебя не видит и не узнаёт! Вот Княжна. Ира Тараканова, подруга детства. Маленькая, ещё больше похудевшая. На щеке – бледный оспенный шрам, заметный только на свету. Волосы она коротко постригла, и это ей не идёт – солдаты-срочники не прислали бы даже записки такой Таракановой. Браслеты, серьги, цепочки, ободки, золотые, серебряные и пластмассовые кольца – всё разом исчезло. Голая шея, уши с беззащитными проколотыми дырочками, дрожащие пальцы держат сигарету. Княжна в шерстяных клетчатых брюках и тёплой куртке сидит рядом с Ксаной на веранде ближнего детского садика и молчит так тяжело, как будто все слова разом стали неподъёмным камнем. Ксана тоже молчит. Какая уж тут «колонна» третьего лица… Не отстранишься и не спрячешься.

…Я молчу, глядя себе под ноги: на полу веранды поганые звёзды плевков, окурки и «розочка» из пивной бутылки.

– На меня все смотрят как на больную, – первые слова Княжны этим вечером и многими вечерами прежде. – Как на заразную. Светка, главное, уехала, а мне одной теперь со всем разбираться?! – Глаза у Княжны сухие, злые.

– Дочь за отца не отвечает, – говорю я.

– Брехня. Отвечает по полной программе. Хочешь, покажу, какие мне письма теперь присылают? Что на дверях пишут?

– А где ты была всё это время?

– В Каменске, у подруги. Бухали всю дорогу.

Она смотрит на меня с вызовом. Ждёт осуждения, чтобы поругаться. Но я молча разглядываю плевки, окурки и бутылочную «розочку».

– Димка письмо прислал, – говорит Ира, внезапно смягчившись. – Типа, у нас с ним всё будет по-старому.

Меня это известие совершенно не радует, но вслух я произношу другое:

– Вот видишь! Всё не так плохо.

– Всё не так плохо, – передразнивает меня Тараканова. – Ты-то что об этом знаешь, маменькина дочка?

Я впервые в жизни понимаю, что Княжна меня терпеть не может и что я была всего лишь ключом, которым открывается дверь в наш дом. Но ещё я понимаю другое: нельзя сейчас ругаться с Ирой, нельзя говорить ей то, что я думаю. Она такая жалкая и беспомощная с этой своей тонкой шеей… Поэтому я вздыхаю и достаю из пачки новую сигарету. А потом прихожу домой и снова пытаюсь отстраниться от реальности, став третьим лицом.

…Ксана Лесовая сидит за дневником до поздней ночи, хотя ей следовало бы подготовиться к завтрашней контрольной по истории.

Вот так, судя по всему, и пишутся настоящие книги.

В «Москву»!

Санкт-Петербург, октябрь 2017 г.

Можно не любить Петербург (Ксана не любила), но не признавать его красоту – немыслимо. Была, правда, в этой красоте фальшь качественной подделки. Картонная, раскрашенная прелесть театрального задника – ни в Париже, ни в Риме таких мыслей не возникает, а здесь даже во рту почему-то бумажный привкус.

Ксана решила дойти до Казанского собора и потом вернуться в «Москву» на метро. Шла не спеша, все её обгоняли, но она этому радовалась: можно никуда не торопиться, идти, наслаждаясь компанией пусть и нелюбимого, но всё равно прекрасного города…

Как хочется быть никому не должной! Попыталась представить себе день, когда будет проведён последний транш и Долг навсегда уйдёт в прошлое. Попыталась – и не смогла. Никогда не любила фантастику… Дома Ксана так и не повидалась с сестрой, хотя Танечка предлагала встретиться. Но всё время ушло на Андрюшину больницу и Княжну – Ксана угодила в тот период между запоями, когда Ира находилась в мрачном, трезвом, очень тяжёлом состоянии. Обещала покончить с собой, и хотя эту песню Ксана слышала от неё в самых разных исполнениях, всё равно опасалась, что та сдуру возьмёт и выполнит обещание. Опасалась, но знала: если Княжна умрёт, им всем станет намного легче. И Княжна это знала, говорила:

– Да ладно, поплачете денёк и забудете! – А у самой губы тряслись, как у маленькой девочки.

Княжна почему-то не старела – при её-то образе жизни она должна была давно превратиться в развалину, но опровергала все выкладки адептов здорового образа жизни. Водка, сигареты, кое-какая еда – по случаю, без охоты – таким был секрет Ириной красоты и молодости. Ноль усилий, максимальный результат и полное небрежение этим самым результатом. Худая, с детским личиком, с яркими кудрявыми волосами, она выглядела моложе Ксаны и даже Влады при всех усилиях последней. Владе на заметку: порой красота и молодость не имеют отношения к здоровому образу жизни и регулярному косметическому уходу.