Каждые сто лет. Роман с дневником

Мама много лет переживала уход отца, его смерть стала для неё страшным ударом. Зря она не пошла тогда на похороны, простилась бы, простила, может, и не мучилась бы так. А потом стало ещё хуже, ещё страшнее: Димкино самоубийство, Княжна, которая катилась в пропасть с упоением, как с ледяной горки, болезнь Андрюши, Катастрофа и Долг. Нет, думала Ксана, выходя из дома вечером, выбранным для исповеди, менять свою жизнь радикально могут только те счастливые люди, которые ни за кого в этом мире не отвечают. Нет у них старых, малых, больных и убогих, а есть лишь свобода, возможность вырвать из дневника исписанные страницы – и начать всё заново, с чистого листа. То, чего нет у неё, Ксаны. И уже никогда не будет.

Церковь, которую она выбрала, находилась на площади Обороны. Как только Ксана вышла из автобуса, начался свирепый ливень, да ещё и с ветром. В лужах плясали пузыри – крупные, как ожоги второй степени.

«Наверное, на службу никто не придёт», – мелькнуло в голове, пока открывала входную дверь. Однако в притворе стояли раскрытые зонты, в церкви было тепло, и прихожане уже заняли свои места. Батюшка служил один, без диакона, только какой-то мальчик в чёрном костюме, кажется, он называется алтарный служка, изредка помогал ему и сильно всё путал, это поняла даже Ксана. Батюшка ей понравился: немолодой, несуетливый и видно, что добрый.

Она не могла сосредоточиться на молитвах, слушала их как музыку и сама себя ругала, а сразу после этого ругала себя теперь уже за ругань… Тайком разглядывала прихожан – бабушки, старики, странные молодые люди и две женщины средних лет: одна очень толстая, в чёрном гипюровом платке. Ксана стояла рядом, поглядывая на толстуху, как в школе глядят на отличниц. Толстуха всё делала как надо: поклон, крестное знамение, отойти к стеночке, если батюшка идёт с кадилом. Ксана повторяла за ней все движения. Ну и какая из тебя исповедница, думала она, лучше уйти отсюда прямо сейчас!

Служба тем временем закончилась. Часть прихожан выстроилась в очередь, некоторые держали в руках листок с перечнем собственных грехов (ни дать ни взять список покупок в супермаркете). Вначале кланялись всем, сложив руки на груди: «Простите меня, люди добрые!», а потом уже шли со своим листком к батюшке, и тот, поправив очки, внимательно с греховным перечнем знакомился. У Ксаны списка не было, и она решила, что не будет всем кланяться – не из гордости, какая там гордость, а от смущения, что сделает что-то не так. Подслушивать чужие признания ей тоже совсем не хотелось, но храм был маленький, и она услышала отчётливые слова толстухи в чёрном гипюре: «Мужу изменяла».

Когда приблизилась её очередь, Ксана в очередной раз решила: зря я всё это затеяла, толку не будет, как обычно, как всегда… Но почему-то не сбежала, а похлюпала в своих мокрых туфлях к священнику. Всё перепутала: не знала, что говорить, как прикладываться к Евангелию, целовать священнику руку или нет. Батюшка смотрел на неё с каким-то весёлым сочувствием, а потом спросил вдруг очень просто, как будто они были друзья:

– Что случилось-то?

Ксана стала рассказывать – впервые в жизни она говорила вслух о Катастрофе и Долге с кем-то, кроме мамы и Танечки. Голос не слушался, она путала слова, заикалась и думала: чёрт, зачем я об этом рассказываю, ведь надо про грехи… Батюшка слушал терпеливо, не пытался оборвать на полуслове или подсказать нужную фразу, в поисках которой металась мысль под съехавшим на затылок платком.

– А тот парень, который пришёл по вызову? – спросил он наконец. – Его не спасли?

– К сожалению, нет, – сказала Ксана. – Я потом говорила с его мамой. Это… это было…

– Я понимаю, – сказал батюшка, и в глазах его Ксана увидела: он правда понимает. – Как зовут-то?

– Меня?

– Ну не меня же.

– Ксения.

– Ксения Петербургская, – задумчиво сказал батюшка. – А с сыном сейчас как?

Ксана рассказала как. Еда, сон, компьютер. Три кнопки.

– Меняйте терапию, – посоветовал священник. В его устах эти слова звучали странно, он и сам это почувствовал, потому что сказал: – Церковь не отменяет и не заменяет лечения. «Почитай врача честью по надобности в нём, ибо Господь создал его». А вот скажите мне, Ксения, вы в храм приходите, только если помощи ищете?

– Я просто хотела… – смутилась Ксана, – то есть мне сказали, что если я исповедуюсь и причащусь, то всё может наладиться. Нет, я, конечно, понимаю, что это не бартер, «ты мне, я тебе», но я уже совсем не понимаю, что делать и как отдавать Долг.

– Долг – тоже грех, – заметил священник.

– Но я же отдаю! Отрываю от себя с кровью и отдаю. Всё выплачу, лет за семь или десять точно.

– Это правильно, – задумчиво сказал батюшка, – да, это правильно.

И вдруг переключился:

– Аборты были?

Пробежаться по всем грехам – это, видимо, была обязательная часть программы, без которой к причастию не допустят.

– Ни на кого не сердитесь, со всеми примирились?

– Со всеми, – сказала Ксана, пытаясь не думать про Кудряшова и Танечку.