Каждые сто лет. Роман с дневником

«Я без тебя света белого не вижу, – думала Ксения и тут же сама себя исправляла: – Нам без тебя белый свет не мил».

Костя рассказывал, что станции здесь устроены во многом неверно, нужно переустанавливать приборы, менять зеркала на новые, обновлять даже мебель, а то столы здесь, можно сказать, сгнившие.

– Вот в Юрьеве, – горячился, – всё устроено много полезнее. Здесь же ещё и воздух высокой влажности, что также влияет на исследования.

Воздух здесь, на Апшероне, и правда был непривычный. Ксения поначалу задыхалась. Да и ветра дули постоянно и обретали такую силу, что беременной порой днями не удавалось выйти из дома. Так и сидела на громадной веранде, которые бывают, верно, только в Баку – они похожи на ещё одну комнату, нависающую над мостовой. Хозяйка приносила сладкие бледные гранаты, маринованную алычу и кизил, пахлаву и шакер-буру. Чай здесь не кипятят, как в России, а подолгу варят с душистой богородичной травкой. Разливают по изящным стеклянным стаканчикам «с талией» – армудам.

– Пей, – говорила хозяйка, – в такой зной только чаем и спасаемся.

Ксении сначала это показалось странным: разве от жара спасает жар? Но потом она быстро привыкла, даже стало нравиться пить душистый тёмный взвар. И глазеть в окно на Николаевскую улицу, изогнутую, точно крутой лук…

В Старый город ходить одна побаивалась, а Косте вечно было некогда. Писание отчётов, поездки в Балаханы, на Биби-Эйбат, осмотр станций в Баку подъедали его время до последней крошечки. Но он был счастлив теми изысканиями, которые ему обеспечила работа у Нобеля, вспоминал, как дурной сон, прошлый 1906 год, когда для заработка пришлось преподавать естественную историю в I-м реальном училище Петербурга. Профессор Иноземцев едва ли не сразу же после блестящей защиты своего магистранта спросил его с искренним изумлением: как это он собирается наукой заниматься, если у него средств нет? Ведь научные занятия разорительны. Но Костя считал, что деньги всегда найдутся, как они находились прежде. И вот вправду получил стипендию от университета!

Ей, Ксении, лишь одно не нравилось: что Костя разбрасывает свои способности в разные области – на Урале изучал минералы, древнюю фауну и вдруг переметнулся на сейсмологию…

– Я ищу себя, – коротко ответил Константин, когда она осторожно спросила его, верно ли он движется.

Он искал себя, а беременная Ксения коротала дни в обществе хозяйки. Та рассказывала о страшных днях бунтов, которые несколько лет назад прокатились по всему Баку. Забастовки, стачки, призвание губернатора Накашидзе в Петербург для объяснений пред высочайшей комиссией… В феврале 1905 года, говорила хозяйка, ввели военное положение, а в августе город вспыхнул.

– Вышки нефтяные горели, как свечки! Каждый день был новый поджог, грабежи, убийства. Люди бежали целыми семьями…

– А вы отчего не уехали? – спросила Ксения.

– Здесь мой дом, – был ответ. – Вы молоды, не понимаете.

Ксения силилась представить, на что был похож этот город, утыканный чёрными вышками, настоянный на нефти, как на спирту.

Здесь много красивых каменных зданий, построенных во время нефтяного бума, когда в Баку стекались деньги со всего мира, не только со всей империи. Особняки нефтепромышленников – самые настоящие дворцы! Для Ксении, никогда всерьёз не примерявшей к себе чужое богатство, все эти истории звучали волшебными сказками.

Они с Костей экономили буквально на всём. Гранаты и шакер-буру хозяйка подносила Ксении от чистого сердца: своих детей у неё не было, вот она и привязалась к беременной русской жиличке. И ещё больше стала жалеть её, когда увидала на конверте из Петербурга фамилию «Лёвшина». (Мама ещё и подчеркнула эту фамилию двойной чертой!) Догадалась, что Ксения и лохматый профессор не женаты, и, пусть была от природы болтлива, смогла удержать в себе слова осуждения.

Иногда они ходили в город вдвоём – полная одышливая хозяйка и Ксения, энергическая и порывистая, несмотря на своё положение. Разглядывали мечети, будто бы вылепленные из влажного песка, и яркие пятна цветных ковров в лавках. На рынке Ксению тошнило от душного запаха баранины. Больше всего нравилось выйти к берегу Каспия: в редкий безветренный день он виделся разглаженным, как папиросная бумага, а воду имел мутную, солоноватую.

«Как такое может быть, что это тоже – Россия, империя?» – простодушно дивилась Ксения, придерживая рукой животик. И тут же улыбалась, думая: здесь, в Баку, явится на свет их с Костей первенец.

«Незаконнорождённый», – страдала в письмах мама.

Культурный шов

Екатеринбург, январь 2018 г.

Кого за свою жизнь я повидала в избытке, так это парижанок. Узнаю их ещё до того, как будет выплюнуто первое «аншанте». Ну а уж когда заговорят, сомнения отлетают, как лишние буквы при правильном произношении… Зачем сочинять, что они бельгийки?